— Но-но, ты про Бэра-то не очень! — сердито перебил подчиненного Свен. — Начальник стражи — правильный мужик. Нечего на него наговаривать.

— А я чего, я молчу, — вжал голову в плечи старик.

— То-то же, — сердито буркнул Свен. — Ну что ж, идем, что ли, к монастырю…

Остаток пути проделали в молчании. Да и о чем было говорить?.. Так и дошли, думая каждый о своем, до того места, где на конвой напал незнакомец. Виллем первым делом обследовал кусты у обочины. Свен переминался с ноги на ногу, стоя на дороге, ему хотелось поскорей закончить этот ненужный осмотр и возвратиться в Пинед. А старый стражник, как назло, все делал медленно и чересчур обстоятельно.

Наконец, шурша кустами, следопыт выбрался на дорогу.

— Ну что? — буркнул Свен.

— А ничего, — развел руками солдат. — Ну, стоял там, в зарослях, ждал. Оно и понятно. Вон следы сапог остались да ветки сломаны, это разбойник, значит, на дорогу выскочил, пока вы все с этой теткой… с неизвестной то есть, лясы точили. Ее-то хоть кто-то запомнил, а, мастер сержант?

— Нет, — коротко отозвался Свен. — Ну что, пойдем дальше?

— Пойдем, — согласился Виллем. — А этого, который ларец умыкнул, тоже разглядеть никто не успел?

— Нет, — повторил сержант.

Хотел добавить: «Темно было», — да вовремя сдержался. В самом деле, похищение состоялось среди бела дня, какое же «темно»? А все же, когда пытался припомнить обстоятельства кражи, перед глазами вставала мутная темная пелена.

— Ага, — подал голос Виллем, — вот здесь вы бежали. Ну, следов злодея не видать, затоптали, конечно…

Старик, согнувшись, брел между деревьями, а Свен плелся следом, ругая про себя медлительного старикашку.

— А вот здесь, господин сержант, он тебе по башке и врезал-то, — тянул свое стражник. — Видишь, и след на дереве остался…

— Какой след?

— Кровавый, мастер. Кровавый след. Приложи-ка ладонь… ну вот, точно.

Свен послушно приложил руку к темному отпечатку растопыренной пятерни на толстом стволе. В самом деле, он брел, шатаясь и хватаясь за деревья, чтобы сохранить равновесие… Сержант поднял голову и оглядел серую стену. Нет, слишком высоко, перебраться, пожалуй, невозможно.

— Виллем, ищи, куда он подевался, — велел Свен. — Здесь я брел за ним, он бежал впереди. Ну, конечно, сперва разбойник из виду пропал, да ведь не настолько опередил, чтоб сделать крюк и мимо меня назад проскочить. Никак не мог успеть! Да к тому же за моей спиной тоже наши бежали, они бы заметили.

— Не видать следов, — развел руками следопыт. — Все затоптано. Вот, полюбуйся сам!

Старик ткнул пальцем под ноги. Свен машинально поглядел, но ничего не разобрал.

— Кто-то здесь взад-вперед раз десять прошелся, — пояснил старик. — А ну-ка… Отойди… Точно! Твои следы, мастер. Ходил здесь?

— Так я же преступника разыскивал, — обиделся Свен. — Он как сквозь землю провалился! Я туда, я сюда… Потом к воротам! Не открыли вздорные тетки. Ах, святая обитель, ах, у нас сестры Гунгиллины… Слышишь, Виллем, а по стене он мог влезть?

— С сундуком? — переспросил старик.

— Да, ларец он к себе прижимал, — согласился Свен. — Однако настоятельницу все же кто-то там кокнул… Странное дело, ох и странное…

— Так ведь, чародейство… — развел руками Виллем. — В общем, не вижу я ничего, ни следа, ни приметы какой… Одно слово — волшба замешана. Колдовство.

Над головой, заглушая старого стражника, поплыл колокольный звон.

— Чего это они? — прокричал Свен. — До вечерни еще далеко!

— Настоятельницу! Новую настоятельницу выбрали! Теперь каждый час трезвонят!

Монастырь пытался жить, как будто ничего не произошло. По настоянию Марны сестры, несмотря на траур по Гане, собрались избрать новую настоятельницу. Хотя какой выбор? Все понимали, что если не Марна станет во главе обители — сестрам придется пожалеть. Марна объявилась в монастыре всего пару месяцев назад, но зато с письмом его священства епископа Гонзорского. В послании содержалась просьба приютить подательницу сего, женщину добрую, благочестивую, да к тому же его, епископа, племянницу. Понятно, что главе епархии в просьбах не отказывают… Конечно, и теперь сестры отдали голоса его родственнице.

Новая настоятельница тут же объявила вмиг загрустившим монашкам, что она — не матушка Гана и уж теперь-то наведет в обители порядок. Отныне устав будет исполняться неукоснительно, свободного времени не останется совершенно, сестрам надлежит ежеминутно предаваться благочестивому труду, а одинокие бесцельные прогулки в монастырскому саду строго запрещены.

Единственной радостью в жизни Эльги оставались походы на базар — ее, как младшую, отправляли за покупками, но и тут девушку поджидало горькое разочарование.

— Нечего сестрам Гунгиллы по городу бродить, на мирские соблазны глазеть, — строго сказала Марна. — С сегодняшнего дня никому за пределы монастыря не выходить.

— Так ведь масло кончается и муки бы надо купить, — робко возразила Эльга.

— Без тебя знаю, — отрезала сердитая настоятельница, — и уже распорядилась. Будет ходить девчонка из деревни. Фрукты из нашего сада на базаре продаст, все, что нужно, купит… А Гунгиллиным сестрам не годится по городу шастать!

Эльга от ужаса не могла вымолвить ни слова.

«Бежать, срочно бежать из этой тюрьмы», — в отчаянии думала она.

Но как? Теперь даже за монастырские стены не выйти! Однако кое в чем сегодня повезло. Приглашенная для торговли на рынке девчонка должна была явиться только на следующее утро. А поскольку свечи потребовались немедленно, на базар все-таки отправилась Эльга.

В последний раз, о Гилфинг, неужели в самый последний раз покидает она эти мрачные стены, в отчаянии думала девушка, медленно бредя по городу. Ничто не радовало ее в этот чудесный солнечный день. На глаза то и дело предательски наворачивались слезы. Казалось, еще чуть-чуть, и она разревется на всю улицу. А вот плакать навзрыд как раз ни в коем случае было нельзя.

— Запомни, — нередко говорила ей когда-то старшая подружка Лора, — слезы для женщины — самое главное оружие. Нужно только уметь им вовремя воспользоваться.

— А почему ты никогда не плачешь? — как-то полюбопытствовала тогда совсем еще маленькая Эльга.

— К сожалению, этим оружием владеют только блондинки, — тяжело вздохнув, пояснила чернокудрая, румяная, как яблочко, Лора. — Когда плачут брюнетки, у них краснеет лицо, иногда даже покрывается пятнами. Это выглядит очень некрасиво. Поэтому ни один мужчина такую женщину не пожалеет. Зато когда плачет блондинка, — Лора завистливо посмотрела на белые мягкие волосы Эльги, — она может добиться всего, что угодно. Только проделывать это нужно правильно. Вот как ты плакала вчера, когда бусы потеряла?