Дамарис шагнула вперед и легонько стукнула женщину книгой по голове. Но у вдовы в волосах была серебряная эгретка, и она отчетливо дзынькнула, что заставило вдову потрясенно затихнуть. Фитц проворно забрал вилку.

Подскочил Эшарт, опустился на колени и взял вдову за руки:

— Бабушка, ты должна прекратить это безумие.

— И ты еще меня называешь безумной? — Слезы струились по обвисшим щекам, но голос был резким, презрительным. — Я никогда не думала, что ты пойдешь против меня. Только не ты. Никто никогда по-настоящему не любил меня. Господь не осенил меня своим благословением. Но быть преданной своей последней плотью и кровью! — Я у тебя не последний, — устало проговорил Эшарт. — Давай снова сядем и поговорим.

Но она вырвала руки и дико огляделась.

— Этот человек! Этот нечестивец! Что он делает? Это он обшаривал мою комнату, я знаю, это он. Мои бумаги!

Она снова побежала к двери, но Фитц уже вышел с красной шелковой сумкой для документов в руках. Вдова испустила почти нечеловеческий вой и ринулась на Фитца, но он отошел и вытянул руку, не давая ей упасть, одновременно бросив сумку Эшарту.

Это был ловкий ход фехтовальщика, и, вопреки всему, сердце Дамарис болело за старую женщину, у которой не было шанса с ним справиться и в чьей жизни было слишком много горя.

Несколько мгновений вдова цеплялась за его руку, чтобы удержать равновесие, потом отшатнулась, при этом выбилась прядь седых волос.

— Эшарт? — проговорила она сдавленным голосом, где-то между мольбой и приказанием. — Не надо. Не уничтожай их.

Тут из спальни выскочила ее горничная. В тот же миг старая дама приняла царственный вид.

— Помоги мне! — приказала она и удалилась с высоко поднятой головой в свою спальню. Служанка закрыла за ней дверь.

Только теперь Дамарис заметила, что все еще держит книгу, и положила ее на стол, потерев царапину от вилки. Она села. Девушка подумала, что всем им нужно уйти, но была не в состоянии ходить.

Дверь снова открылась. Нельзя сказать, чтобы леди Эшарт полностью оправилась, но ее волосы были в порядке, лицо сухое, а выражение высокомерно твердое.

— Я переезжаю жить к Генриетте.

Впервые в жизни маркиз Эшарт разинул рот от удивления.

— Она же в католическом монастыре. Во Франции.

— Подходящее место, чтобы доживать свой век. Я уезжаю немедленно.

— Уже вечереет... Она перебила его:

— Хокни справится.

Хокни — старший верховой Эшарта. — Я возьму лучшую карету, разумеется, — продолжала она, — и воспользуюсь лондонским домом. Но постараюсь не стеснять вас там дольше, чем необходимо. После того как я покину эти берега, боюсь, мы больше не встретимся, Эшарт, но уверена, ты не будешь горевать по этому поводу. Ты и твоя низкородная жена.

Она повернулась и ушла, и кто-то, вероятно, служанка, затворил дверь.

Эшарт откинулся головой на спинку дивана.

— Всегда последнее слово. — Затем добавил: — Ох, бедная тетя Генриетта. Какой грех она совершила, чтобы заслужить такую судьбу?

Они вернулись в малую библиотеку и пересказали все леди Талии.

— Боже мой! Я сожалею, что пропустила это. София всегда была довольно странной. Остается лишь уповать на то, что она найдет покой в монастыре. И разве монахиням не полагается с благодарностью нести свой крест? Теперь, Эшарт, расскажи, что у тебя там.

Эшарт сел за стол, открыл сумку и, вытащив сложенные документы, прочел каждый.

— Запись о браке, — сказал он. — Венчание состоялось в доме некоего Артура Шевиота и было проведено личным капелланом принца. Незаконно сейчас, но не тогда. Три любовных письма, одно — посланное из Лондона, в котором принц сообщает, что нездоров, и о том, как бы ему хотелось, чтобы его дорогая жена позаботилась о нем. Дополнительное подтверждение. И набросок принца с подписью в углу, гласящей: «Мой возлюбленный принц и супруг Генри».

— Боже мой! — вздохнула леди Талия. — Как это печально!

— А ее портрета нет? — поинтересовалась Дженива.

— Нет, — ответил Эшарт, вновь складывая бумаги и возвращая их в сумку. — Она остается загадкой.

— Но зачем держать брак в тайне? — спросила Дамарис.

— Возможно, мы никогда не узнаем, — ответил ей Фитц, — но если Бетти была добродетельной сельской девушкой, какой кажется, то, быть может, просто не захотела иметь ничего общего с королевским двором Реставрации. Он был исключительно аморален.

— Но она погубила свою репутацию и лишила сына короны.

— В свои преклонные лета она была особой весьма твердой, — сказала леди Талия. — Я могу представить, что она приняла решение, как это объяснил Фитц. К тому же признание брака означало бы потерю попечения над сыном. Он воспитывался бы в королевских детских.

— И когда она принимала решение, — сказал Фитц, — то и в мыслях не держала, что когда-нибудь ее сын сможет править. Карл собирался жениться, а он был в расцвете сил, да и Яков уже произвел на свет двух дочерей. Мне вполне понятно, что она могла предпочесть прослыть королевской шлюхой, но жить в деревне и воспитывать ребенка в соответствии со своими моральными принципами.

— Наверное, вы правы, — согласилась Дамарис. — Она была необыкновенной женщиной. Хотела бы я познакомиться с ней.

Фитц повернулся к Эшарту:

— Эти бумаги должны отправиться в Лондон как можно скорее.

— Не сегодня. Нам надо проводить бабулю. — Он взглянул на пламенеющее на закате небо, явно беспокоясь за нее.

— Хокни о ней позаботится, — успокоил его Фитц. — И они, вероятно, доберутся только до Ледерхеда. Здесь она теперь не останется.

— Я знаю. — Эшарт кивнул. — Значит, завтра рано утром мы едем в Лондон. Пошлю записку Родгару, чтобы встретил нас там. Поскорее бы покончить с этим.

— Эшарт, дорогой, — обратилась к нему леди Талия, — нельзя ли мне навестить могилу Ричарда? Это недалеко, и я так давно не была там. — Она вздохнула, обратив внутренний взор в прошлое. — Я не верю, что наши бренные останки имеют какое-то значение. Его портрет значит для меня гораздо больше, — сказала она, дотрагиваясь до медальона, который всегда носила. — Но, думая о бедняжке Бетти, я бы хотела сходить. Эшарт взглянул на Фитца:

— Это не опасно?

— Не думаю. Какой смысл кому-то причинять вред леди Талии? Куда вы хотите поехать? — спросил он старую даму.

— На кладбище при церкви Святого Варфоломея. Это меньше чем в двух милях. В Элмстеде, совсем рядом со старым домом Ричарда.

— Я распоряжусь насчет кареты, — сказал Фитц и вышел. Леди Талия пошла закутаться потеплее. Эшарт с Дженивой тихо разговаривали друг с другом. Дамарис подошла к окну. Она не считала, что природа подстраивается под человеческие дела, но именно сегодня был такой великолепный закат, какого она давно не видела.