Впрочем, «жирная черта» Мазовецкого не означала полную амнистию. Решением Сейма в 1990 году была упразднена Служба безопасности, коммунистическая тайная полиция, а ее сотрудники, чтобы сохранить работу, должны были пройти процедуру «верификации», предполагавшую проверку на причастность к нарушениям прав человека. Из 24 тысяч бывших сотрудников на верификацию решились 14 500 человек и 12 тысяч были приняты на работу в новые структуры. Имели место проверки сотрудников и в других ведомствах: так, своих должностей в 1990 году лишились 10 % польских прокуроров и 33 % сотрудников Генпрокуратуры[214].

Компромиссный характер транзита позволил коммунистическим элитам сохранить свои позиции и влияние, исключив сколько-нибудь широкую люстрацию и привлечение к ответственности прежнего руководства. Поскольку коммунистические элиты комфортно устранились от власти и ответственности, а «Солидарность» вынуждена была выводить страну из экономической катастрофы, именно демократы собрали на себя все недовольство общества, а посткоммунисты обеспечили себе возможность реванша. В 1989 году рейтинг ушедшего в отставку лидера советской Польши Войцеха Ярузельского и ПОРП был критически низким, но уже в 1994 году его рейтинг вдвое превышает рейтинг Валенсы, а 71 % поляков называет введение Военного положения оправданным. В 1992 году министр внутренних дел Антоний Мацеревич, один из инициаторов закона о люстрации, выступил в Сейме с докладом, в котором упоминалось о сотрудничестве со спецслужбами десятков высокопоставленных политиков, включая президента Леха Валенсу. Большинство депутатов увидели в этом стремление свести счеты: доклад стал одним из причин отставки правительства.

Ил. 35. Лех Валенса и Чеслав Кищак, сентябрь 1988 года

Тоска по стабильности становится настроением большинства — к 1993 году парламент контролируют уже бывшие коммунисты (Союз демократических левых сил был создан из осколков ПОРП и профсоюзных организаций), а в 1995 году президентом становится бывший член ПОРП Александр Квасьневский. В этой ситуации серьезный разговор об ответственности за коммунистическое прошлое оказывается невозможным.

Первый закон о люстрации, который, впрочем, все признавали скорее уступкой радикальным антикоммунистам, был принят только после усиления позиций правых в 1997 году (а начал действовать в 1999‐м). По закону, лица, занимавшие государственные должности или претендовавшие на них, должны были подать декларацию, указав, являлись ли они сотрудниками или осведомителями коммунистической Службы безопасности. Те, кто скрывал факт сотрудничества или указывал недостоверные сведения, лишались должности на 10 лет: наказывался не факт сотрудничества, а установленный факт лжи в декларации[215]. Круг должностей, подлежащих такой процедуре, с тех пор остается предметом дискуссии. Еще одним завоеванием правых конца 1990‐х было открытие в 1998 году Института национальной памяти, который должен был стать аналогом германского Ведомства Гаука. В отличие от него, ИНП сосредоточил в себе сразу несколько функций.

Во-первых, архивную: получив в свое распоряжение все архивы спецслужб коммунистической Польши, ИНП стал крупнейшим архивом Восточной Европы.

Во-вторых, судебную: в ИНП влилась Главная комиссия по расследованию преступлений против польского народа; в 1998–2012 годах институт провел более 9200 расследований (70 % касаются преступлений коммунистов, 20 % — нацистов, остальное — военные преступления), более 400 человек были привлечены к суду, 148 признаны виновными[216].

В-третьих, исследовательскую и просветительскую: институт проводит сотни выставок, разрабатывает образовательные программы, учебные материалы, проводит публичные лекции и т. д.

Наконец, в 2007 году в рамках нового закона о люстрации ИНП был назначен ответственным и за этот процесс (одна из функций сотрудников — рассмотрение десятков тысяч люстрационных деклараций: к 2012 году их было подано порядка 150 тысяч). Новый закон расширил список должностей, подлежащих проверке: если под действие закона подпадали порядка 27 тысяч человек, то с 2007 года это число возросло до 700 тысяч. Сразу после принятия новой версии закона Конституционный суд оспорил это положение, но список по-прежнему довольно широк.

Попытки призвать к ответственности виновных во введении военного положения и связанных с ним нарушениях прав человека, предпринимавшиеся сначала отдельными членами Сейма, а затем ИНП, не имели заметного успеха. Процесс над Войцехом Ярузельским, Чеславом Кищаком (глава МВД в 1989–1990 годах), Станиславом Каней (глава ЦК ПОРП во время военного положения) и другими, шедший с перерывами в 2007–2011 годах, был прекращен по состоянию здоровья обвиняемых (Каня был оправдан).

Примечательно, что основным аргументом защиты Войцеха Ярузельского был довод о том, что военное положение, стоившее стране около сотни жизней и довольно умеренных по меркам Восточной Европы репрессий, позволило предотвратить иностранное вторжение, которое в лучшем случае превратило бы Польшу в еще одну советскую казарму, а в худшем утопило бы страну в крови. Обвинители Ярузельского, напротив, стремились представить его национальным предателем и марионеткой СССР. Фактически разговор об ответственности руководителей ПНР за преступления и ошибки советского периода свелся к выяснению, были ли они защитниками от советской угрозы или же ее проводниками.

В 2000‐х годах политическое противостояние идет уже не между наследниками коммунистов и антикоммунистами, а между проевропейскими либералами (партия «Гражданская платформа») и националистами-евроскептиками («Право и справедливость»). При этом отношение к коммунистическому наследию по-прежнему оставалось важнейшим предметом споров среди политиков. Ядро ПиС формируется из радикальных антикоммунистов, в 1989 году не принявших переговоры в Магдаленке и Круглый стол, и считавших лидеров «Солидарности» во главе с Валенсой коллаборантами и предателями.

В то же время польское общество в начале 2000‐х демонстрирует скорее усталость от темы люстрации и вообще предпочитает «не ворошить прошлое». С 1998 по 2003 год число поляков с высшим образованием, не интересующихся прошлым, выросло с 5,7 до 23,3 %. В 2005 году 52 % поляков считали, что люстрация ухудшит политический климат в стране. Неудивительно поэтому, что победа в октябре 2015 года ПиС оказалась для многих неожиданной. Она становится понятной в качестве защитной реакции на усиливающееся (по мере интеграции страны в ЕС) влияние распространенного в Западной Европе критического подхода к своему прошлому. Ключевой для польской коллективной памяти миф о Польше как стране-мученике и жертве внешних сил легко мирится с пережитками советского прошлого, но тема польской вины угрожает самому его существованию и вызывает сильнейшую защитную реакцию. Именно поэтому критический подход к истории активнее всего блокируется (и даже криминализуется) в рамках новой исторической политики «Права и справедливости».