– Послушайте. Ну сколько раз…

– Да, да, – торопливо согласилась Мэгги, – я понимаю, это была не ты. И все же что-то из сказанного той девушкой… походило на то, что она говорит не только о себе. А как будто о том, что происходит с каждым. «В следующую субботу выйду ради уверенности в завтрашнем дне», – сказала она, и мне вдруг показалось, что весь мир вроде как умирает, или чахнет, или еще что, становится маленьким, тесным, сдавленным. Я почувствовала такую… не знаю… такую безнадежность. Может, мне и не стоит это говорить, Фиона, но прошлой весной Джесси привел на ужин молодую женщину, с которой недавно познакомился, – нет, там ничего серьезного не было! ничего! – и я подумала: ладно, все это хорошо и прекрасно, но она же не настоящая. Он выбрал ее за неимением лучшего, подумала я. Это всего-навсего временная замена. Ах, ну почему каждый соглашается довольствоваться малым? – вот что я подумала. И то же самое я почувствовала, когда ты рассказывала об этом, как его, о Марке Дерби. Зачем встречаться с кем-то лишь потому, что он тебя попросил, когда ты и Джесси так сильно любите друг друга?

– Он подписал все, что получил от адвоката, и отправил обратно, пальцем не шевельнул, чтобы побороться, – по-вашему, это любовь? – спросила Фиона. – А после на два, три, а то и четыре месяца запоздал с чеком, а в конце концов прислал его по почте и даже моего имени на конверте не написал, просто «Ф. Моран».

– Это он из гордости, Фиона. Вы оба слишком…

– А то, что он собственной дочери с пятого дня ее рождения не видел? Попробуйте объяснить это ребенку. «Ох, Лерой, милочка, просто он слишком гордый…»

– С пятого? – переспросила Мэгги.

– Она все время удивляется, почему у других детей есть отцы. Даже у тех, чьи родители развелись, – они, по крайней мере, по выходным отцов видят.

– Он приезжал на ее пятый день рождения? – спросила Мэгги.

– Ну вот! Он не потрудился сказать вам об этом.

– Погоди. Он просто появился? Или как?

– Появился без предупреждения в машине, до отказа забитой самыми неподходящими подарками, какие вы когда-нибудь видели, – сказала Фиона. – Всякие звери, куклы, плюшевый медведь, которого пришлось пристегнуть, как человека, ремнем к пассажирскому сиденью, потому что в заднюю дверцу он не пролезал. Слишком большой, чтобы ребенок смог его обнять, да Лерой этого и не захотела бы. Она обниматься не любит. Лерой девочка скорее спортивная. Вот и привез бы ей что-нибудь для спорта, например…

– Но, Фиона, откуда ж ему было знать? – спросила Мэгги. В груди ее разрасталась боль, ей было жалко сына с его кучей непригодных подарков, на которые он, должно быть, потратился до последнего пенни, потому что, видит бог, человек он вовсе не обеспеченный. И она сказала: – Все-таки он не пожалел сил. Просто не знал.

– Конечно, не знал! Ни малейшего понятия не имел. Когда он приезжал в последний раз, Лерой была малышкой. Ну и вот, он приехал со своей целлулоидной куклой, которая кричала «Мама», а увидев Лерой в ее парусиновых брючках, просто на месте замер – и сразу видно было, удовольствия не испытал. И говорит: «Кто это?» Говорит: «Но она такая…» Мне пришлось сбегать за ней к соседям, пригладить ей волосы, пока мы шли по улице. Я ей сказала: «Заправь рубашку, лапушка. Возьми-ка мою заколку». И пока я закалывала ей волосы, Лерой стояла смирно, большая редкость для нее, поверьте. А заколов, я сказала: «Отступи на шаг, дай я на тебя посмотрю», и она отступила, облизала губы и спросила: «Все в порядке? Или нет?» Я сказала: «Ох, лапушка, ты прекрасна», и после этого она входит в дом, а Джесси говорит: «Но она такая…»

– Он удивился, что она так выросла, вот и все, – сказала Мэгги.

– Я чуть не расплакалась, до того мне ее жалко стало, – сказала Фиона.

– Да, – мягко ответила Мэгги. Ей это чувство было знакомо.

– «Какая „такая“, Джесси? – спрашиваю я. – Какая? Как ты смеешь вваливаться сюда и говорить мне, что она такая или этакая, если мы от тебя с декабря ни одного чека не получили? Вместо этого ты тратишь деньги на такую дребедень, на мусор, – говорю я ему, – на пухлую куклу, когда единственная кукла, которая ей интересна, это „Солдат Джо“».

– Ах, Фиона, – сказала Мэгги.

– Ну а чего он ждал?

– Ах, ну почему между вами всегда происходит что-нибудь подобное? Он любит тебя, Фиона. Любит вас обеих. Он просто не умеет выразить это, таких неумех больше нет на свете. Если бы ты знала, чего ему стоило решиться на ту поездку! Сказать тебе не могу, сколько раз я его просила, говорила: «Ты рассчитываешь, что Лерой просто уплывет из твоей жизни? Потому что так она и сделает, Джесси, предупреждаю тебя», а он говорил: «Нет, но я не… не могу придумать, как… не могу я быть одним из этих искусственных отцов, – говорил он, – ходить с ней в зоопарк, изображать там восторг, а после вести пустые разговоры в „Макдоналдсе“». А я говорила: «Все-таки лучше, чем ничего, верно?» – а он: «Нет, не лучше. Ничем не лучше. И вообще, что ты в этом понимаешь?» Так все и идет, ты сама видела, как он бесится, но если ты посмотришь ему в глаза, то увидишь под ними темные круги, которые появлялись, когда он маленьким старался не расплакаться.

Фиона поникла. И начала водить пальцем по ободку пивной банки.

– В первый день рождения Лерой, – продолжала Мэгги, – он совсем уж собрался поехать с нами, точно тебе говорю. Я сказала: «Джесси, я правда думаю, что если ты приедешь, то для Фионы это будет очень большим событием», и он сказал: «Ладно, тогда я, может, и поеду. Да, – сказал он, – пожалуй, смогу», а потом раз пятьдесят спрашивал у меня, какой подарок обрадует годовалую девочку. Мы с ним всю субботу ходили по магазинам, купили коробку с набором для составления разных форм, но в понедельник он пошел и обменял ее на ягненка из шерсти, сказал, что не хочет показаться хлопочущим об интеллектуальном развитии Лерой или как его там. «Не хочу походить на бабушку Дейли, которая вечно лезла ко мне с развивающими игрушками», – сказал он, а потом, в четверг, – тот день рождения пришелся на пятницу, помнишь? – спросил у меня, в каких словах ты нас пригласила, только точно. «Тебе не показалось, – спросил он, – может, она рассчитывает, что я останусь на весь уик-энд? Я бы тогда занял у Дэйва фургончик и поехал отдельно от тебя и папы». И я сказала: «Что же, ты мог бы сделать так, Джесси. Да, это хорошая мысль, сделай». А он сказал: «Но какие были ее слова, вот о чем я тебя спрашиваю», и я сказала: «Ой, слова я забыла», а он: «Вспомни». Я сказала: «Ну, на самом деле…» Сказала: «Мм, на самом деле она об этом не говорила, Джесси, не говорила прямо», а он: «Постой. По-моему, ты сказала, что если я приеду, это будет для нее большим событием». А я: «Нет, это я так сказала, но я знаю – это правда. Знаю, что это будет для нее большим событием». И он сказал: «Что тут происходит? Ты же говорила, я помню, что это были слова Фионы». Я ответила: «Ничего я такого не говорила! По крайней мере, не думаю, что говорила. Разве что по случайности…» А он: «То есть она меня не звала?» Я говорю: «Ну, я точно знаю, что позвала бы, если бы вы оба не пеклись так невиданно о своем достоинстве. Я точно знаю, она хотела, Джесси…» Однако он уже ушел. Хлопнул дверью и исчез и в четверг дома не ночевал, поэтому в пятницу нам пришлось уехать без него. Я так расстроилась.