– Что, девочки, в Крым собираетесь летом? Конечно, поезжайте. Вот родятся у вас детки, хрен вы куда-то поедете!

Или:

– Какая у тебя прическа красивая. Умница, деточка, наслаждайся красотой своей, вот родится малыш, и у тебя не будет времени даже голову помыть!

Мне всегда казалось непонятным, почему молодая мать советского образца – это замотанная бытом тетка с непрокрашенными корнями волос и колором детской какушки в качестве любимой темы для светского разговора, а европейская мама – это довольная жизнью ухоженная женщина с ребенком в слинге или «кенгурушке», которой и в голову не придет ограничивать свой мир детской площадкой.

Почему в Европе после рождения ребенка принято оставаться самой собою, а в России мать играет роль жреца при жертвенном алтаре? Почему мы воспринимаем материнство отчасти тюрьмой? Неужели дело в православном менталитете – мы привыкли считать, что страдания, даже бессмысленные, очищают и облагораживают?

Я помню, как одну мою родившую близнецов знакомую все хором осуждали за то, что она отправилась в Таиланд, когда малышам едва исполнилось два месяца. «Куда ты прешь?! – выл стройный греческий хор. – Нельзя же быть такой эгоисткой. Подумай, как малыши выдержат перелет! А смену климата? Там же другая вода, там инфекции?» Я бы, наверное, вышла из себя, но у знакомой была выдержка буддийского монаха – она только улыбалась, отмалчивалась и даже не считала нужным возмущаться диагнозу «мать-ехидна». Она просто собрала вещи и уехала, а через полгода вернулась с румяными, окрепшими и абсолютно счастливыми сыновьями, которые купались в море, спали голышом в тени пальм и занимались беби-йогой со специально нанятым тренером.

Советская воспитательная система как будто бы отказывает матери в праве на счастье. То есть счастье есть, но оно какое-то абстрактное и отформатированное – мол, «дети – это счастье», а если, помимо этого, тебе требуется поход по горам Крыма, театральная премьера или страстный секс, значит, ты недостаточно развита духовно. Не созрела для полноценного материнства. Смешно, что при этом пропагандируется – женщина должна родить до двадцати пяти, а двадцатишестилетнюю гинекологини называют «старородящей». То есть ты всегда либо «не созрела», либо «старородящая».

Лет в двадцать восемь я сформулировала для себя самой, чего я жду от возможного материнства. Я поняла, что быть матерью – это в самую первую очередь получить опыт бескорыстной и всепоглощающей любви; любви, которая не зависит от обстоятельств и настроения. Когда и ты, и твой ребенок являются и богом и паствой одновременно. Вы смотрите друг на друга как на божество. А все остальное – детали и декорации.

Еще через два года я поняла, что готова и хочу это испытать.

Вокруг меня было много мужчин. Я им нравилась. Красавицей я никогда не была, но к тридцати как-то распустилась, расцвела. У меня были любовники, иногда кто-то из них становился бойфрендом на месяцы, с некоторыми я даже пробовала жить вместе. В период с двадцати семи и до тридцати одного года я четырежды получила предложение выйти замуж. Найти желающего на роль отца не было проблемой. Но я точно знала, что это не мой путь. Деньги у меня были, информацию об экстракорпоральном оплодотворении и банках донорской спермы я нашла в сети. Остальное вам известно.

Моя беременность подходила к концу.

Детская комнатка была готова – в итоге я сама оклеила ее обоями (это оказался несложный умиротворяющий труд). Я оформила на работе декретный отпуск (хотя это и было формальностью; к счастью, моя работа вполне совместима с материнством), заключила контракт с хорошей клиникой.

Впереди у меня была новая жизнь.

И я вовсе не была уверена, что когда-нибудь обрету то, что большинство моих знакомых понимают под словом «счастье».

Но я точно знаю, что я никогда не соглашусь на меньшее. Да, мне хотелось бы иметь семью. Чтобы общая страсть с годами трансформировалась в братскую близость, чтобы быть самыми лучшими друзьями, без кирпичей за пазухой и скелетов в шкафу.

Я точно знаю, что я всю жизнь буду свободной. И буду растить свободной мою дочь.

И мое счастье никогда не будет скроенным из двойных стандартов счастьем «мудрой женщины».

Меня всегда интересовало вот что: почему со словосочетанием «мудрый мужчина» у большинства ассоциируется какой-нибудь белобородый и сухопарый старец-даос, под «мудрой женщиной» же подразумевается рохля, готовая терпеть и прощать?

Да что уж там, определение «мудрая» чаще всего оказывается в связке с «женщиной» в контексте мужских измен.

Муж гуляет направо и налево, время от времени вместо конфет и роз дарит тебе хламидиоз и молочницу, а ты продолжаешь играть степфордскую жену, гладишь его по голове и делаешь вид, что сочувствуешь его полигамной природе? Молодец, мудрая женщина!

Во втором часу ночи муж пишет кому-то эсэмэску, а на его губах цветет загадочная улыбка, ты же, вместо того чтобы треснуть его томом большой советской энциклопедии промеж глаз, отворачиваешься и делаешь вид, что увлечена чтением книги? Молодец, мудрая женщина.

Все общие знакомые смотрят на тебя сочувственно, кто-то из особо интеллектуально одаренных коллег пытается «открыть глаза» – мол, твой-то намедни водил в суши-бар такую-то сякую-то, а потом еще и имел наглость со смешком рассказывать, что у нее классная попа. А ты улыбаешься как далай-лама, хотя сердце колотится и в горле пересохло. Молодец, мудрая женщина. Наплевать, что твой любимый – кобель, да еще, похоже, с серьезными комплексами (раз не умеет держать язык за зубами и нарочно делает похождения заметными). Живет-то он с тобой. В гипермаркет по субботам с тобой ездит. И по вечерам ты мажешь ему спину кремом от ревматизма – ты, а не такая-то сякая-то, перед которой он ходит гоголем и боится продемонстрировать слабость. Демонстрация слабости – это ведь тоже близость, гораздо более существенная, чем поход в суши-бар. Так рассуждают обычно мудрые женщины. И Новый год он будет встречать с тобой, и вы даже вместе ездили за елкой, а потом он помогал тебе прикреплять к ее верхушке серебряную звезду, которая с тобой с самого детства, еще с того времени, когда ты имела наивность верить в благородство принцев и защищенность принцесс. А такая-то сякая-то проплачет под своей елкой одна, потому что не фиг с женатыми мужиками якшаться. Напьется дешевого шампанского и будет нараспев читать Ахматову с Цветаевой, а ближайшую зарплату отнесет психоаналитику. Во всяком случае, тебе очень хочется в это верить. Пусть это жутко инфантильно, а ты – мудрая, блин, женщина.

Нет-нет, я сама отнюдь не собственник. Я не вижу особого смысла ни в верности, ни в изменах. Если меня попросят придумать емкую ассоциацию к слову «секс», я без промедления отвечу – «океан». Секс – это океан, бескрайний, скованный льдами у одних берегов и ласкающий теплыми волнами пески других.

Если меня спросят, а что же в таком случае есть идеальный секс, я отвечу – стать океаном. Раствориться в нем, желательно до потери самоидентификации, оказаться в его сердце и провести там уместившийся в земные секунды миллион миллионов лет.