Кулон с сердцем колотится у меня на груди. Я не шевелюсь, опасаясь сделать неосторожное движение. Он все-таки человек, а голод во мне очень силен, и он жаждет покончить с ним прямо на месте.

Его так легко вскрыть твоими клыками.

Это идеальное место – тихое, без зевак. Короткая пробежка до особняка И’шеннрии, и я закрою его сердце в сосуде в мгновение ока, несмотря на все ее опасения. Его свобода за мою. Мою, Пелигли и Крава, и главное – отсрочка войны. За его сердце. Принц, который никогда не выходил за пределы Ветриса, одинокий, запертый в лживом мире придворных и своем собственном трауре – связанный с ведьмой и вынужденный сражаться за нее. Вынужденный жить во тьме и изоляции, превратиться в одного из монстров, забравших у него сестру.

Вынужденный страдать от темного голода.

Неделю назад все было так просто. Но теперь у него есть лицо. Есть история. Теперь он стоит здесь и смотрит на меня так, словно я величайшая загадка в мире, в его глазах одновременно грусть и вызов – жажда чего-то, чего он никогда не знал.

Вызов. Некто равный. Друг. Вот чего он жаждет.

Жаждет меня.

Глава 10

Танец лжецов

Чары, окутавшие нас двоих, разрушает Парад Зеленалия, что движется мимо нашего укрытия за бочками. Окинув шествие взглядом, Люсьен берет меня за руку и тянет к танцующей толпе и орущей музыке. Голод в его глазах не исчез, но затаился.

– В Ветрисе теперь нечасто что-то празднуют, – говорит он. – Ордалий больше, чем парадов. Присоединишься ко мне в честь редкого случая?

Мне следует уйти. Следует вонзить меч ему в грудь и вынуть сердце, пока нас еще не видно. Но музыка, его лицо, залитое лунным светом, это странное трепыхание в медальоне, возникающее всякий раз, когда мы с ним оказываемся наедине… Я не танцевала три года. Барабаны зовут меня, умоляют веселиться с ними, стать на время беззаботной девчонкой. Один танец не убьет меня. Всего миг искреннего счастья среди моря лжи.

Я позволяю ему увлечь себя в шествие, моя холодная ладонь теряется в его широкой и теплой.

Танцовщицы в длинных белых юбках следуют за телегами, бешено кружась под музыку. Это празднество кажется таким древним – старше, чем строгие храмы и дни благословения Новым Богом. Танцовщицы расходятся, позволяя участникам парада занять свои места и продолжить танец. Люсьен встраивается, его движения прекрасно согласуются с общим рисунком танца, но при этом более гибкие и изящные, чем у остальных. Когда музыка меняется, он тянется ко мне, и клянусь, что его темные глаза улыбаются под капюшоном.

– Эту часть танцуют с партнером, – заявляет он. – Если ты окажешь мне честь.

– Такому И’шеннрия меня не учила, – протестую я. Он качает головой.

– Это проще всего, что происходит при дворе. Просто повторяй за мной.

– Хорошо. Но предупреждаю – я ужасная ученица. Задаю кучу вопросов и делаю тысячу ошибок.

– Это угроза или обещание?

– И то и другое!

Он легко двигается вместе с толпой: руки подняты, колени полусогнуты. Шаги и движения настолько быстрые, что я едва успеваю, но суть я ухватила: быстрый поворот, партнеры переплетают руки, а затем кружат друг вокруг друга. Мир вращается вокруг лица Люсьена, его обсидиановые глаза сверкают из-под капюшона. Я ни разу не видела его более счастливым – и его осторожность и холодная броня сломаны и отброшены. Словно здесь он превратился в другого человека, разделив обычаи и радость с простым народом.

В конце танца один из партнеров должен обхватить другого сзади за талию. В этот миг я замечаю танцующих рядом с нами – молодые ли, старые, все они пылают любовью друг к другу. Люсьен обвивает меня руками, осторожно, бережно, не сжимая, не обнимая по-настоящему. Его жар обжигает меня сзади с ног до головы.

Будь я обычной девушкой, возможно, я бы уже чувствовала подобное. Но со мной такое впервые, и это ужасно пугающе и потрясающе одновременно. Голод нашептывает мне развернуться и вонзить в него меч, но я едва слышу его сквозь грохот крови в ушах и бешеное биение сердца в медальоне.

А потом, просто вот так вот, танец заканчивается. Люсьен отстраняется первым, так быстро, словно в него ткнули каленым железом. И резко откашливается, пока мы выбираемся из шествия, чтобы перевести дух, оставляя других танцевать в центре.

– В конце это была цинфалла, такой элемент танца, – ворчит он. – Думал, его уже много лет как не используют.

– Значит, ты уже делал так раньше? – поддеваю я. – Сбегал на Парад Зеленалия, чтобы потанцевать с соблазнительной красоткой?

– Ты, конечно же, о себе. – Он растягивает слова.

– О ком же еще? – со смехом отвечаю я. – Не о Багровой Леди же – у нее слишком много острых углов, да и макияж чересчур красный.

Его глаза под маской щурятся в улыбке. Или, по крайней мере, мне так кажется. То ли я действительно это вижу, то ли просто хочу видеть. И то и другое одинаково опасно и абсолютно бесполезно, учитывая то, что запланировано в итоге, цель всего происходящего. Вот что это такое, напоминаю я сама себе. Средство достижения цели. Не танец и не бурная ночь, проведенная с красивым парнем, – но заговор. Уловка. Ложь.

Мы жарко дышим, пока не переводим дух, а потом он заговаривает, наблюдая за удаляющимся парадом:

– Когда я был младше, мы с отцом переодевались крестьянами. А потом пробирались на этот парад и танцевали.

Я молчу. Суровый, серьезный, озлобленный на ведьм король Среф… танцует? С трудом могу себе представить.

– Это было до того, как Вария умерла, – продолжает Люсьен. – Потом… мы прекратили. Но именно он научил меня сливаться с толпой. И Варию он учил тоже.

– А твои впечатляющие воровские навыки – тоже его заслуга? – поддразниваю я, стараясь сделать его мрачные воспоминания хоть немного светлее. Он качает головой.

– Этому я научился сам. Вария постоянно болтала о таком. Она зачитывалась романами про грабителей, которые воровали у богатых и отдавали бедным.

– «Полночный Даритель», – вырывается у меня. – Я тоже их читала.

Он выглядит удивленным.

– Все части?

– Все. Это были мои любимые. Немного слащавые и утрированные, но в хороших книжных сериях всегда этого хватает, да?

– Наверное. – Люсьен замолкает, а затем продолжает: – Мне кажется, она втайне мечтала отказаться от титула и остаток жизни провести как Полночный Даритель. Или,