захватив только самое необходимое: несколько юбок и блузок, свежее нижнее белье, расческу и заколки, лавандово-розовые духи и кусок мыла. Когда я заканчиваю, я закрываю саквояж.

Помолвочное кольцо Лона подмигивает мне в мягком электрическом свете.

Мгновение я смотрю на него. Подумывая о том, чтобы оставить его себе и продать где-нибудь в ювелирном магазине. Только деньги от этого кольца могли бы сейчас оплатить образование Алека, что позволило бы нам использовать накопленные им деньги для съема какого-нибудь маленького местечка, которое мы могли бы назвать своим. Но я не хочу давать Лону больше причин преследовать меня, чем у него уже есть, поэтому снимаю кольцо с пальца. Призрачный груз, который оно оставляет после себя, ничтожен по сравнению с тем грузом, который был снят с моего сердца.

Я кладу кольцо — мою привязь, мои кандалы, мою клетку — на комод и выуживаю бумажное кольцо Алека из тайника моего саквояжа. Лёгкий вес этого кольца поёт как свобода. Свобода быть самой собой. Свобода любить того, кого я выберу. Свобода прокладывать свой собственный путь в этом мире.

Алек дал мне всё это и даже больше, но и я дала ему это тоже. Порознь мы были тёмными тучами, тяжелыми и угрюмыми, скользящими по прозаическому небу. Вместе мы — шторм, который может бросить вызов ветрам, приливам и отливам и ландшафтам нашей жизни.

Вместе мы можем создать нашу собственную судьбу.

Часы показывают одиннадцать пятьдесят. Машина Томми будет ждать нас у заднего входа в отель ровно в полночь. Он пробудет здесь всего пять минут; дальнейшее может привлечь ненужное внимание и, возможно, лишить нас шансов на ещё один побег, если на этот раз всё пойдёт наперекосяк. Я бросаю последний взгляд на свою комнату, на платья от Дома Уорт, висящие в моём шкафу, и на изысканную мебель, окружающую меня. Столько экстравагантности в одной комнате. Так много приятных вещей, которыми я была благословлена на протяжении всей своей жизни, и всё же, в конце концов, ни одна из них на самом деле ничего не значит. По сравнению с правами, столь основными и в то же время столь уклончивыми, как свобода жить так, как я захочу, и любить того, кого я выберу.

Со вздохом я беру свой саквояж и поворачиваюсь.

— Куда-то собралась, дорогая?

Лон стоит в дверях, его взгляд блуждает по моей дорожной одежде, по моему саквояжу, а затем падает на обручальное кольцо, лежащее на комоде.

— Что ты… — мой голос дрожит. Я делаю глубокий вдох и начинаю снова. — Что ты здесь делаешь, Лон?

Он изучает меня, на его лице появляется непроницаемое выражение.

— Когда ты ушла, — говорит он, делая шаг в комнату, — я подумал, что это прекрасная возможность для нас провести немного времени вместе. Наедине.

Он усмехается, проводя большим пальцем по нижней губе.

— Но, похоже, у тебя другие планы.

«Отрицай это», — кричит мой разум, защитный инстинкт. И, возможно, я бы смогла это сделать, если бы ещё не переоделась. Если бы мой гардероб не был в беспорядке из-за упаковки вещей. Если бы его кольцо всё ещё было у меня на пальце.

Но это невозможно отрицать.

— Куда, по-твоему, ты смогла бы пойти, — тихо спрашивает он, — чтобы я тебя не нашёл?

— Вайоминг, — вру я. — Там есть должность преподавателя в фермерской общине.

— Ты собиралась пересечь полстраны в одиночку?

— Да.

Его взгляд останавливается на бумажном кольце на моём обручальном пальце.

— Мне не нравится, когда мне лгут, Аурелия. Это посыльный, не так ли?

Мои глаза расширяются.

Он издаёт смешок.

— Да, я знаю о вас двоих. Эти сплетничающие приятельницы со второго этажа рассказали мне всё об этом. Ты и вполовину не так умна, как думаешь, дорогая.

— Но…

У меня кружится голова. Я не могу ясно мыслить.

— Но мы никогда…

Мы никогда не показывали свою привязанность друг к другу в общественных местах, кроме как на пляже и в ночном танцевальном зале Палаточного города, когда знали — или думали, что знаем, — что никто из отеля не сможет нас заметить. А это значит, что они не могли видеть ничего такого, чего я не могла бы объяснить.

— Мы друзья, Лон, — говорю я. — Вот и всё.

Он усмехается.

— Друзья. Да, я так и думал, что ты это скажешь. Но именно то, как вы двое смотрите друг на друга, выдало вас этим старым каргам, а потом вы всё это время проводили вместе. Рыбалка и пикники. На самом деле, я удивлён, что ты вообще нашла в себе силы проводить со мной хоть какое-то время.

Я делаю шаг назад к окну, в моей голове формируется план.

— Если ты действительно думал, что я встречаюсь с каким-то посыльным за твоей спиной, почему ты ничего с этим не сделал?

— Я предположил, что это было мимолётное увлечение, — говорит он. — Летний роман. Мне не стыдно признаться, что этим летом у меня побывала изрядная доля служанок, так что ожидать от тебя полного целомудрия означало бы быть худшим лицемером.

Он делает шаг вперёд, его мышцы напрягаются. Хищник, ожидающий удара.

— Но, похоже, он забил тебе голову мыслями о том, чтобы бросить меня, а я не могу этого допустить.

Стиснув зубы, Лон бросается вперёд. Я изо всех сил замахиваюсь своим саквояжем на окно и разбиваю его при ударе. Стекло звенит, как дождь, падая на пол. Лон колеблется, на его лице отражается шок.

Я беру зазубренный кусочек и выставляю его перед собой. Моя рука дрожит, стекло врезается в ладонь.

— Держись от меня подальше.

Его глаза опасно блестят в свете лампы.

— О, мне будет очень весело укрощать твои дикие замашки, моя дорогая.

— Лон…

Он делает выпад.

Моя рука взмахивает в воздухе, стекло оставляет красную, сердитую линию на его щеке. Он отворачивается от меня, хватаясь за рану. Его пальцы размазывают кровь, как краску.

Мгновение мы молча смотрим друг на друга, оба понимая, что переступили черту. Он не может оставить без внимания моё неподчинение.

Я бегу.

Он сжимает в кулаке прядь моих волос и дёргает меня назад. Я снова наношу удар, но на этот раз Лон уклоняется, обходя меня. Одной рукой он обхватывает мою шею. Другой сжимает моё запястье, выкручивая до тех пор, пока стекло не выпадает из моих пальцев, со звоном падая на пол. Затем Лон лапает меня, разрывает мой корсаж, его пропитанное алкоголем дыхание шепчет мне на ухо ужасные вещи.

Раздаются три быстрых стука в дверь снаружи номера, за которыми следуют два медленных.

Алек.