Главным виновником происшедшей трагедии, как всеми и ожидалось, был определен капитан-лейтенант Барташевич – как командир «Фершампенуаза» и лицо, полностью ответственное за все, что происходит на борту вверенного ему корабля. Кронштадтский портовый суд почти единодушно приговорил теперь уже бывшего командира линейного корабля «Фершампенуаз» капитан-лейтенанта Барташевича к «лишению живота», то есть к смертной казни. Приговор, что и говорить, предельно суровый, если бы не одно «но». Дело в том, что Кронштадтский суд не выносил окончательного вердикта. После его окончания, как правило, рассмотрение наиболее важных дел начинал суд морского министерства (аудиторский департамент). Кроме этого существовала и еще одна негласная традиция. Портовые суды, как правило, выносили приговоры с определенной перестраховкой, чтобы более высокие судебные инстанции могли проявить снисхождение.

Кроме Барташевича к смертной казни Кронштадтский портовый суд приговорил и старшего артиллерийского офицера поручика Тибардина. Ему ставилось в вину, что он плохо организовал помывку крюйт-камеры в первый раз, во время второй помывки часто отлучался и, наконец, не воспрепятствовал принесению в крюйт-камеру двух ручных фонарей с открытым огнем, что делать строжайше запрещалось. Как посчитал суд, именно случайно опрокинутый фонарь и послужил причиной пожара в крюйт-камере.

Третий смертный приговор был подписан цейтвахтеру Мякишеву за принесение злосчастных фонарей и частые отлучки из крюйт-камеры во время производства там помывочных работ, что также строжайше запрещалось корабельным уставом.

Что касается всех остальных должностных лиц команды «Фершампенуаза», то все они были с самого начала оправданы и, как и контр-адмирал Платтер, проходили по суду только в качестве свидетелей. При этом никто даже не попытался поставить вопрос о действиях контр-адмирала Платтера во время эвакуации людей с гибнувшего корабля, хотя было совершенно очевидным, что именно нерешительные действия Платтера стали причиной гибели такого количества людей.

Когда все три обвинительных приговора были вынесены, дело о пожаре и гибели линейного корабля «Фершампенуаз» было передано в аудиторский департамент морского министерства. Там началось новое расследование, и результаты его оказались совершенно иными. Так, командир «Фершампенуаза» капитан-лейтенант Барташевич был полностью и по всем пунктам обвинения оправдан. Все его действия были признаны правильными и грамотными. Старшему артиллерийскому офицеру поручику Тибардину и цейтвахтеру Мякишеву «за уважение неумышленности их вины и прежней хорошей службы» было определено разжалование в рядовые без зачета всей прежней выслуги. Наказание тоже, прямо скажем, весьма суровое, но все же не «лишение живота».

Однако и на этом разбирательство дела о гибели «Фершампенуаза» не закончилось. Теперь бумаги с выводами аудиторского департамента были переправлены в Адмиралтейство – коллегиальный орган руководства морским министерствам, где заседали старые заслуженные адмиралы. Там за рассмотрение дела взялись старейшие и опытнейшие адмиралы Р.В. Кроун и С.А. Пустошкин, прославившиеся подвигами еще в далекие екатерининские времена. Внимательно ознакомившись со всеми обстоятельствами катастрофы, старейшины российского флота вынесли следующую резолюцию: «…Как всякое, кем-либо из офицеров сделанное, упущение в большей или меньшей мере лежит по законам на ответственности командира, то и Совет не может оправдать капитан-лейтенанта Барташевича, а полагает участь сего офицера передать в милостивое воззрение государя императора».

Император Николай I ходом расследования интересовался лично и едва ли не ежедневно. Такое особое внимание вынуждало всех отвечающих за расследование дела действовать энергично и на совесть. Особое внимание императора к делу «Фершампенуаза» имело и свои причины. Дело в том, что в гибели линейного корабля имелось одно чрезвычайно важное обстоятельство: во время пожара полностью сгорел весь хозяйственный и финансовый архив Средиземноморской эскадры со всеми отчетными бумагами за более чем трехлетнюю кампанию. Проще говоря, было уничтожено все, что могло послужить доказательством расхищения имущества и денег во время экспедиции на Средиземное море, о чем, кстати, у Николая I уже имелась некоторая информация. Следует отметить, что Николай I, как никто другой из российских императоров, был нетерпим к расхитителям и ворам, всегда и везде требовал тщательнейших проверок ведения хозяйственных и финансовых дел. Видимо, император имел все основания подозревать, что гибель «Фершампенуаза» накануне проверки эскадренной финансовой документации, а вместе с ним и всего архива, к спасению которого никто даже не пытался приложить ни малейших усилий, была далеко не случайной. Однако все попытки Николая I найти в следственных бумагах хоть какое-то упоминание о возможной организации преднамеренного поджога «Фершампенуаза» окончились ничем. Но Николай I не привык так просто сдаваться. Когда императору стало ясно, что официальное расследование не может пролить свет на странную историю, он вызвал к себе контр-адмирала Михаила Петровича Лазарева, героя Наварина и начальника штаба Средиземноморской эскадры. Лазарев был его любимцем, а потому, зная его неподкупность, предельную честность и осведомленность во всех внутриэскадренных делах, Николай решил поручить ему провести личное независимое расследование на предмет возможности умышленного поджога линейного корабля «Фершампенуаз».

Относительно результатов этого расследования существует следующий исторический анекдот.

Завершив порученную ему работу, Лазарев прибыл на доклад к императору.

– Ну, так кто же поджег «Фершампенуаз»? – без долгих вступлений спросил Николай I.

– Корабль загорелся сам, ваше величество! – невозмутимо доложил Лазарев. – Люди были вымотаны трехлетним плаванием, оттого и случилось небрежение своими обязанностями, но злого умысла ни у кого не было!

Ответ императору не понравился.

– Ступай и разберись еще раз! – велел он.

Спустя некоторое время контр-адмирал вновь предстал перед Николаем, и их диалог повторился слово в слово.

– А я тебе говорю, что корабль сожгли! – разозлился на упрямство контр-адмирал Николай и вновь отправил Лазарева проводить дознание.

Такие визиты контр-адмирала к Николаю I повторялись несколько раз. Наконец, когда Лазарев в очередной раз заявил, что «Фершампенуаз» загорелся вследствие преступной небрежности, но никак не по злому умыслу, император лишь махнул рукой:

– Экий ты упрямый! Ладно, дело кончено!

Так в деле расследования гибели «Фершампенуаза» была поставлена точка.

Что же касается дальнейшей судьбы командира линкора капитан-лейтенанта Барташевича, то, когда на стол Николая I легла бумага, оправдывавшая действия Барташевича и предлагавшая ограничить ему наказание «бытием под судом», император пришел в негодование и на представленной ему докладной собственноручно начертал следующее:

«Капитан-лейтенанта Барташевича, признавая виновным в пренебрежении своей обязанности первой очистки крюйт-камеры, оказавшейся неисправно исполненной, не удостоверился сам, что она очищается с должной осмотрительностью, от чего и последовала при пожаре корабля гибельная смерть 48 человек вверенного ему экипажа, разжаловать в матросы до выслуги, а в прочем быть по сему».