«Тебю».

Его шептал чей-то бесполый голос, и оно вспархивало во тьме дымчатыми буквами:

«Тебю».

Ему надо в Тебю.

Где это Тебю?

Там, где небо соприкасается с землей.

«Правда — в церкви Тебю» — завещал ему кто-то, чье имя он никак не мог вспомнить.

Может, имени и не было.

Остался только пункт назначения.

Тебю.

***

— А к чему такая спешка? — недоумевал Анри. — Раньше ты месяцами торчал в студии, экспериментируя со звуком и с вокалом. А теперь мало того что у нас почти готов весь альбом, ты уже нацеливаешься на клип! Так нельзя! Это не по графику.

— Анри, весь альбом — у меня в голове. Я знаю, как будет звучать каждый инструмент, как будет дрожать каждый звук. Зачем терять время?

— Это слишком интенсивно. Тебе надо ненадолго затихнуть. Ты только что отыграл такое бешеное турне, что народ просто не готов к новой бомбе… Это динамика рынка.

Тайминг. В этом всегда заключалась рекламная тактика Анри. Дои корову с умом. А если продаешь молоко, то выжимай из вымени золото. Люк снес все эти расчеты к черту.

Они шли по коридору студии. Все стояли на ушах уже три недели. Люк форсировал сроки, и теперь не только он работал день и ночь. За короткое время была проделана работа, на которую раньше уходило не меньше года. Потому что группа его поддерживала. Они все любили новую музыку, как их общее дитя, к которому Анри было запрещено прикасаться.

Великий и страшный продюсер не имел ничего против нового альбома, но его категорически не устраивали планирование и подход к запуску продукта. Кроме того, он стал понемногу опасаться за здоровье Люка, в которого явно вселился бес с этой стихийной записью. Кожа отливала нездоровой желтизной, а вокруг глаз проступили такие круги, что Янсену больше можно было не краситься.

С ним определенно что-то происходило. Как если бы Люка пожирало что-то изнутри. Друг таял буквально на глазах, и за этим скрывалась какая-то тайна. Но пока Анри только волновало, что Люк заварил какую-то кашу, и ему надо было срочно подстраиваться.

— Слушай, давай притормозим! Нам всем надо отдохнуть после турне.

— Обещаю, что уйду на покой, как только издам этот альбом. Ты же договорился с теми художниками, которые оформят буклет?

— Да, но ты не понимаешь, что без расчетов наступит пресыщение, а это ведет к спаду продаж. Прежде чем мы запустим новую кампанию, надо провести анализ рынка. Сверить тренды, адаптировать их в нашу пользу…

— Цыц, — даже не дослушал его Люк. — Позвони еще раз в то модельное агентство. Мы с режиссером приметили трех девушек, но я хочу их видео с кастинга. Послезавтра одна из них должна быть на съемочной площадке. Сценарий клипа я высылал тебе два дня назад. Сам я приеду на пару дней позже, мне нужно съездить в Швецию.

Лицо Анри побурело, и он просто преградил Люку путь, встав посреди коридора с широко расставленными руками.

— Послушай, тебе нельзя забивать на мои рекомендации! Я типа твоего талисмана, забыл? Ты можешь очень много потерять на этой спешке. Тем более что надо уладить пару формальностей. Эй! Ты меня слышишь?

Люк бросил на Анри полыхающий раздражением взгляд и попытался обойти его, но тот начал пятиться назад, не переставая увещевать его на ходу:

— Эй, эй… Слушай меня. Ты сейчас находишься на самой вершине. Это пик. Это точка невозврата. Если ты испортишь себе карьеру, потом будет сложно, понимаешь? Шоу-бизнес беспощаден. Когда ты падаешь, тебя еще сверху топчут. Давай для начала позовем тех клевых экспертов по звукозаписи…

— Никаких экспертов, — прошипел Люк. — Я и сам знаю, как лучше. Я доработаю песни на днях. Почти все вокальные партии записаны. Остальное за парнями.

— А что, если твой альбом провалится?! — рявкнул Анри. — Ты не можешь выпустить его с бухты-барахты! Надо подготовить целевую аудиторию, прессу, мерчандайз…

Тут Люк улыбнулся. В его глазах блеснула веселая, диковатая искра.

— Поверь, друг, этот альбом не провалится. Его будут слушать все, и вы получите столько денег, сколько даже не ожидаете.

И что-то подсказывало Анри, что Люк говорил не о самой музыке. Этот альбом запомнят по другой причине.

***

Сен-Симон не соврал. Община Тебю находилась в часе езды от Стокгольма. Люк купил билет на ближайший рейс в Швецию, но не стал бронировать отель, потому что намеревался вернуться в Берлин обратным вечерним самолетом.

Сам Стокгольм он знал неплохо — сколько концертов тут было отыграно, уже и не вспомнить, — но о Тебю слышал впервые. Судя по описанию, там не было ровным счетом ничего… кроме одной старинной церкви.

Всю дорогу Люк тупо разглядывал ее фото в телефоне. Белесое маленькое здание, построенное во второй половине тринадцатого века и известное фресками шведского художника Альбертуса Пиктора, на которых, по словам антиквара, специализировался этот Сен-Симон. Дальше интернет некстати отключился, и он так и не дочитал, что именно малевал этот хваленый Пиктор.

Люк арендовал машину в Арланде[20] и отправился к своей цели сразу из аэропорта. Поездка обещала быть короткой.

Тебю походил на обычную провинцию. Аккуратные домики, размежеванные изгородями и цветущими садами. Одинокие пустынные остановки. Небо как из серой ваты, а вокруг облаков — золотистая кайма холодного северного солнца. Его луч прошил стекла темных очков Люка, как только он вылез из припаркованной у указателя машины.

Täby kyrka[21].

Дорога плавно поднималась вверх, и он побрел по ней, слегка ежась в одной майке. На первый взгляд церковь могла сойти за новое здание. Стены отдавали прохладной белизной, а аскетичная архитектура лишала ее временны́х признаков. Люк приблизился и понял, что за каменной оградой, как это часто бывает, находится кладбище. Надгробные камни выглядели более старыми, чем сама церковь.

Вдали слышался детский смех — кажется, там располагалась игровая площадка.

Некоторое время он стоял у ограды, непонятно почему разглядывая могилы. Мертвые зарастают травой. Без этих плит с датами о них никто и не вспомнил бы. Может, и на этой земле играли бы дети, не думая о том, что под слоями почвы сплелись с корнями и чьи-то кости…

Люк вынырнул из размышлений и дошел до ворот с информационной витриной. Абзац на английском сообщал, что стены церкви расписаны Пиктором и с тринадцатого века фрески ни разу не реставрировались. Текст на шведском посвящался какой-то картине. На ней были причудливо изображены Смерть и человек за шахматной доской.