Так вот, о Пинкни я тоже не могу сказать ничего определенного, потому что о нем ничего определенного не могло сказать само русское ведомство иностранных дел. В обзорной записке статс-секретаря Ивана Каподистрии от 19 (31) декабря 1818 года о Соединенных Штатах Америки и Пинкни говорилось так:

«Начиная с 1815 года их правительство сохраняет в отношении нас полное молчание. Г-н Пинкни был прислан в С.-Петербург. Он пробыл там почти два года, но не имел никаких объяснений с императорским министерством. Он даже не проявил к тому ни малейшего желания».

А ведь как встречали!

Далее Каподистрия писал:

«Остается узнать, будет ли г-н Кэмпбелл вести себя столь жесдержанно, а также установить, было ли рассчитанным или естественным такое проявление сдержанности».

Грустно и забавно, что Каподистрия упускал из виду, что в любом случае эта сдержанность была характерной! Характерной для США в том отношении, что чувство благодарности и искренность органически не свойственны политикам США (они со времен «отцов-основателей» на лжи и лицемерии строят свою карьеру и лицемерием живут). А Каподистрия намеревался побудить посланника Соединенных Штатов «пойти на откровенное и чистосердечное объяснение».

Но, потрясенный личными потерями, Кэмпбелл летом 1820 года уехал домой. И его сменил Мидлтон.

Первоначальной целью миссии Мидлтона было добиться от России благоприятного для США решения в их споре с Англией о толковании Гентского договора (я о нем уже упоминал)… Мидлтон, к слову, пробыл на своем посту в Петербурге до августа 1830 года — дольше, чем любой другой американский представитель в России.

Так вот, арбитраж Александра был в пользу Америки. 22 апреля 1922 года по русскому стилю он вынес решение, на основании которого через два месяца была принята трехсторонняя конвенция, а в 1826 году — англо-американская конвенция.

Казалось бы, момент для предъявления счета Штатам и ожидания от них понимания русской позиции в сфере наших американских интересов был более чем благоприятным.

Но вот что вышло на деле…

5 (17) апреля 1824 года Нессельроде, Полетика и Мидлтон подписали конвенцию, по которой Россия отказывалась от продвижения южнее 54°40 северной широты в направлении Орегона (статус Форт-Росса оговорен не был).

Ну, что же, пока все было приемлемо… Но было ли достойным великой державы то, что она соглашалась допустить на 10 лет свободу иностранного мореплавания, торговли и промыслов в пределах своих владений!

Фактически это была легализация американского браконьерства, бесконтрольного бесчинства и подрывной антироссийской деятельности в территориальных русских водах и на русском побережье.

Американцы получали право даже в русскую Азию запускать загребущие руки!

Среди бела дня, не потерпев никакого поражения от США и не опасаясь угрозы подобного, в ранге победителя великого Наполеона Российская империя позволила янки грабить себя если не на большой дороге, то на Большом, Великом океане…

Фиговые листики в виде положения конвенции о «безусловном запрете импорта алкогольных напитков, оружия и военного снаряжения» и закона США от 19 мая 1828 года о наказании нарушителей этого «запрета» ничего в происходящем не меняли.

В 1825 году тот же Полетика подготовил и русско-английскую конвенцию. Англия получала по ней еще более льготные, чем США, условия мореходства и торговли. Конвенция 1825 года давала английским судам право «навсегда (?! — С.К.) плавать свободно… по всем рекам и речкам, кои, протекая в Тихий океан, пересекают черту разграничения» в пределах узкой прибрежной полосы севернее 54°40 северной широты.

Одно хорошо было в этой второй конвенции — она устанавливала черту разграничения русских и английских владений в Америке по той линии, по которой по сей день проходит граница Аляски и Канады. Не очень-то нам требовалось признание англичанами наших американских границ, но все же…

Хотя и тут — по мнению некоторых умных русских людей — Россия уступила неоправданно много. Так, например, считал в начале XX века генерал-майор Вандам — оригинальный русский геополитик.

А в целом две конвенции были двумя актами капитуляции России. Пока еще — не полной и безоговорочной, однако — весьма реальной и существенной.

РАК и круги, к ней близкие, протестовали, но безрезультатно. Конвенции Россией были «ратификованы»…

Когда срок действия обеих конвенций истек, янки и бритты, несмотря на взаимные претензии в Орегоне, в тесном единении нава-

лились на РАК еще жестче и наглее. Но это уже была эпоха Николая Первого, о которой у нас еще будет отдельный разговор и рассказ…

Полетика же после заключения конвенций получил чин тайного советника и звание сенатора. В 1826 году он анонимно (?!) в Лондоне (?) опубликовал одну из первых в Европе книг о США. В том же году она была переиздана, но почему-то не в России? а — в Америке… Как будто в США не знали о том, что из себя представляют США!

Н-да… Такой вот был у нашей Русской Америки «русский» официальный защитничек…

ПОЧЕМУ мы пошли на попятную вместо разумного обострения ситуации, я понять не могу! У нас было все для того, чтобы на основании странных претензий англосаксов усилить, наконец, наши военно-морские тихоокеанские силы и закрыть Берингово море не только росчерком императорского пера, но и русскими пограничными морскими патрулями…

Сегодня военно-морской флот США — самый мощный и агрессивный в мире. Но почти двести лет назад Штаты были страной преимущественно сельскохозяйственной, да и промышленность была не то чтобы развита. В 1810 году 31 процент от стоимости всей промышленной продукции США дала текстильная промышленность, 14 процентов — кожевенная, 13 — винокуренная и лишь 11,2 — железоделательная. А ведь лист железа стоил намного дороже выделанной телячьей шкуры.

США имели тогда, в начале XIX века, качественно иной по сравнению с нынешним облик. И до англо-американской войны 1812–1815 годов военный флот США был более чем слаб. Лишь по программам 1813–1816 годов было построено 10 первых линейных кораблей, которые прикрывали Атлантический, но отнюдь не Тихоокеанский, бассейн.

В 1815 году паровое колесное судно американца Роберта Фултона «Демологос» начало охранять гавань Нью-Йорка, и только в 1844 году в США было построено первое винтовое судно «Принцесса» с винтами шведа Эриксона.

В России первый пароход появился тоже в 1815 году. Он был построен в Петербурге на первом русском Гутуевском литейно-механическом заводе обрусевшего англичанина Чарльза Берда, приехавшего к нам в 1776 году и много потрудившегося как на благо новой родины, так и на собственное. До 1825 года завод Берда построил 11 пароходов и до 130 паровых машин.

Казенный Ижорский завод в 1818 году дал Балтийскому флоту пароход «Скорый» с машиной в 32 силы, а в 1832 году — военный пароход «Геркулес», на котором впервые в мире была установлена паровая машина без балансира в 240 сил (лидеры в этом деле англичане смогли сделать то же самое лишь в 1837 году на пароходе «Горгон», после неудачных попыток 1822 и 1826 годов).