— Что?

— У меня тут перед глазами документ — конфиденциальное предложение по созданию свалки площадью два миллиона акров на Северных высокогорьях Нигерии, по контракту с «Африкорпом» — подразделением «Промышленных Предприятий Ганта». Они планируют переправлять отходы на мусорных баржах «Суперплашкоут» на Невольничий Берег, затем перевозить по железной дороге на саму свалку, а это с площадью в два миллиона акров означает 3100 квадратных миль токсичного мусора в незащищенных отвалах. Есть еще и сопутствующий план — пробурить шахты в плато Джос и хранить там ядерные отходы постоянно, хотя, насколько я поняла, сейсмического исследования, чтобы определить геологическую устойчивость плато, никто не проводил.

— Господи. И они думают, что это сойдет им с рук? Нет, погоди, тупой вопрос. Вот что я тебе скажу: давай договоримся о времени, и я начну обзванивать людей. Если Гант думает, что добьется своего без борьбы, то он просчитался. Поддержи меня в прессе, и он увидит, что просчитался.

— Я знала, что могу на тебя рассчитывать.

Марш против свалки в Нигерии был назначен на 7 июня, чисто случайно — на четвертую годовщину Похода католичек-женщисток в Ватикан. Джоан собрала сухопутные войска, а Лекса раздула костер в прессе, используя всех, кто ей был должен, чтобы освещать акцию и саму проблему начали как можно раньше. Демонстранты выбрали главной темой загрязнение: ресурсы Африки так и так будут разрабатываться, все понимали, что войну как раз и вели за нефть и минералы, сколько бы президент ни твердил об обратном, но будет ли это облагорожено уважением к жертвам Пандемии, или же дельцы в безрассудной погоне за наживой сорвут все клочки человеческой порядочности до единого? «Свалка мусора на кладбище» — таков ли символ будущего Африки?

Комментаторы различных СМИ разыгрывали высокоморальность марша, хотя, по предсказаниям циников, на акцию никто не явится, особенно если погода будет плохая. Хоть это и звучит бессердечно, говорили эти циники, те, кто пережил Африканскую Пандемию, уже оставили ее в прошлом, забыв о ней так же быстро, как забыли о СПИДе, что, в общем, вполне практично. Американцев куда больше интересуют гарантии занятости в условиях покалеченной послечумной/военной экономики, нежели обвинения в насилии над землей Нигерии; такова уж человеческая природа.

Ну, возможно. Но к девяти утра 7 июня на улицах, сходящихся у «Минарета Ганта» (в девичестве — Тернера), толпились полные негодования мужчины и женщины; Джоан Файн хотелось бы думать, что все это благодаря чему-то более возвышенному, а не ее пропагандистским способностям, хотя на самом деле она охрененно много сил для этого приложила.

В 9:30 из достроенного только наполовину здания вышел Гарри Гант, дабы предстать перед волей народа. Несколько недель до марша он отказывался делать публичные заявления, что напоминало обычную корпоративную обструкцию, но теперь, в момент истины, он вышел из «Минарета» один — ни телохранителей, ни пресс-агентов. Надел самый парадный костюм и галстук, намерено взъерошены волосы, а над головой у него развевался белый флаг.

Самый настоящий белый флаг.

Перед его капитуляцией толпа расступилась. Гант прошел по образовавшейся тропе и вскарабкался на огромную индустриальную скульптуру в центре площади перед западным крыльцом — разъеденную кислотой здоровенную руку, глядящую в небо открытой ладонью. Там он и встал — одинокий человек на большой высоте, только вот не один, а окруженный сотнями тысяч свидетелей, и кинофотопулеметы «Си-эн-эн» транслировали каждое его движение еще для сотен миллионов человек. И на виду у всей этой аудитории Гарри Гант поднял синюю папку — ту самую синюю папку — и разорвал ее пополам.

Радостный рев демонстрантов разнесся на несколько миль. Эллен Левенгук отсняла фоторепортаж капитуляции Ганта, а Лекса Тэтчер накинулась на своего спутника жизни тех дней, милого мальчика из Джорджии по имени Комфорт. Сестра Эллен Файн, приехавшая в Атланту несмотря на усугубляющийся рак легких, который вскоре положит конец ее жизни, растрогалась почти до слез.

— Ох Джоани, — сказала она, — если бы в Риме таких была хотя бы половина…

Джоан свистела и ликовала вместе с остальными, но в то же время осторожно поглядывала на Гарри, поскольку, сказать по правде, не верила, что он так легко сдался. Это совсем не в духе глав корпораций, особенно когда на кону такая высокая прибыль. Когда ликование поутихло и Гант смог обратиться к собравшимся — то есть через четверть часа, — Джоан внимательно вслушивалась в каждое слово, надеясь понять, в чем суть его дешевого трюка.

Гант заговорил в петличный микрофон, и голос его загремел из громкоговорителей на «Минарете» на множество кварталов. Начал Гарри с извинений. Он признал, что даже помыслы о том, чтобы свалить мусор в Нигерии, аморальны и просто отвратительны. Ни прощения, ни оправдания такому упущению он не видит, да и не ждет, что люди примут какие-то оправдания; он лишь может сказать, что из-за недавней смерти его делового партнера Кристиана Гомеса «Промышленные Предприятия Ганта» оказались на распутье, на пороге перемен и реорганизации, и сегодняшняя акция протеста помогла ему понять, что этика компании нуждается в доработках. Для этого он сформирует в компании новый консультативный совет. Этот «Департамент общественных работ» (или «Департамент общественного мнения»; Гарри пока не решил с названием) будет рассматривать возможные экологические и социальные последствия всех будущих начинаний «Промышленных Предприятий Ганта», направляя и — если придется — сурово критикуя руководство компании.

— Отлично, — сказала Джоан. От подножия пирамиды она закричала Ганту: — А кто возглавит этот новый департамент, Гарри? Председатель «Датч Шелла»[134]?

Джоан говорила без микрофона, но Гант ее услышал и повторил опрос для слушателей:

— Мисс Джоан Файн, которая не верит мне — и молодец, — только что задала очень важный вопрос. Ей интересно, кто возглавит этот новый Департамент, который я предлагаю. Заявляю официально, а если потом окажется, что я солгал, то прошу вас всех позвонить в Вашингтон и натравить на меня подкомиссию конгресса: экологическая и социальная политика будет устанавливаться не компанией «Шелл Петролеум», и не каким-нибудь приятным, но несколько ангажированным народом из «Юнион Карбайд», «Де Бирс Минерал» или «И.Г. Фарбен и К0»… Похоже, у нас лишь два человека вызывают такое доверие, чтобы назначить их на должность моей новой совести. Роберт Редфорд[135], к сожалению, нас уже покинул. Так что остаешься ты, Джоан. — Одинокий человек на высоте посмотрел на подножие пирамиды и улыбнулся. — Новым ревизором общественных работ «Промышленных Предприятий Ганта» станет Джоан Файн. Пусть приступает, когда ей захочется, зарплата и страховое пособие будут достаточно низкими, чтобы все знали, что я ее не подкупаю; и если она не будет приносить мне столько головной боли, чтобы я пожалел, что нанял ее, можно будет считать, что со своими обязанностями она не справилась… Дамы и господа, еще раз спасибо, что собрались тут сегодня и выразили мне свое недовольство. Наша великая американская капиталистическая система основывается на законе предложения и спроса; я надеюсь, вы запомните о моем приглашении размозжить мне голову кулаком Большого Правительства, если мы с мисс Файн не сумеем предложить вам то, чего вы спрашиваете. А пока наслаждайтесь прекрасной летней погодой и южным гостеприимством Атланты, всего вам наилучшего.