«Я очень несчастна», — призналась Мария Антуанетта, которой следовало задуматься о преемнике. Трогательное признание королевы, не способной занять место супруга, ревностно оберегающего свою власть, и еще нерешительность и слабость женщины, оказавшейся один на один с драматической ситуацией. Лишившись первого министра, который координировал все его государственные действия, Людовик XVI, погрузившийся в депрессию и замкнутость, казался парализованным. Марии Антуанетте пришлось принимать решения, как выйти из тупика и попытаться вернуть на свою сторону общественное мнение. Спасение она видела только в Неккере и, несмотря на нежелание короля, добивалась его возвращения. Оно состоялось 26 августа. Удастся ли теперь перетянуть мнение народа на свою сторону?

Немолодой директор финансов получил от короля всего одну ноту. Но написана она была рукой королевы. Мария Антуанетта обещала Неккеру место в Совете, в котором ему было отказано в 1781 г. 27 числа государь вместе с женой принял его в кабинете королевы. Испытывающий неловкость, ворчливый и удрученный Людовик признался, что он более не имел права выбора: «Меня заставили позвать Неккера. Я этого не хотел. Но скоро всем придется в этом раскаяться. Я сделаю все, что он скажет, и мы увидим, к чему все приведет». Вскоре практичный женевец взял на себя обязанности премьер-министра. Французы уже посмеивались над тем, как потеснен монарх. «Представляю вам месье Неккера, короля Франции», — иронизировал Мирабо.

В первый раз Мария Антуанетта приняла важное и ответственное решение вместо мужа: фактически навязала ему нового министра вопреки его воле[153]. Тот станет консультировать ее по всем вопросам, а к концу года даст санкцию на присутствие в Совете. Как же далеко те времена, когда молоденькая королева пыталась, зачастую безуспешно, добиться министерского портфеля для кого-то из своих сторонников! Остались в прошлом сцены, которые она устраивала мужу, а тот всегда умел поставить ее на место! У Марии Антуанетты не было ни политического опыта, ни практических решений кризиса, но она упрямо смотрела на приближающуюся бурю и надеялась спасти то, что можно. «Я трепещу при мысли, — написала она Мерси, — о это я настояла на его [Неккера] возвращении. Мой рок — приносить несчастье, и, если вновь коварные интриги помешают ему осуществить задуманное для спасения королевства или же он нанесет ущерб авторитету короля, меня возненавидят еще больше»[154]. Пока монархия была абсолютной, Мария Антуанетта ничего из себя не представляла. Она стала личностью, когда монархия обессилела.

Королева не ошиблась. За пять месяцев, предшествовавших походу на Версаль, она стала объектом все возрастающей всеобщей ненависти. Во время процессии 4 мая 1789 г., накануне открытия Генеральных штатов, толпа встретила Марию Антуанетту злым молчанием; королю при этом рукоплескали. А когда епископ, проводивший мессу, стал в проповеди поносить расточительность Двора и тех, кто на нем бессовестно наживался, Мария Антуанетта тут же поняла, что речь идет о ней. Ее ненавидели все больше и больше. На следующий день после взятия Бастилии за голову королевы назначили цену. 6 октября стали кричать: «Смерть Марии Антуанетте!» Каждый день звучали речи, изобличающие в ней душу «заговора аристократов».

В июне 1789 г., когда депутаты от третьего сословия пригласили знать и представителей духовенства присоединиться к ним, королева отвергла все умиротворяющие действия, предложенные Неккером. 17 числа третье сословие провозгласило Национальное собрание, и король на чрезвычайном Совете, собравшемся в Марли, выразил желание последовать советам министра. Но Мария Антуанетта проявила невиданную доселе инициативность и остановила заседание, уговорив Людовика выйти вместе с ней. Совместно с деверем Артуа она целый час упрашивала мужа не уступать.

Отставка Неккера 11 июля обрадовала королеву. В Совете Мария Антуанетта только и думала, что о реванше над теми, кто якобы олицетворял народ, и даже была согласна на размещение иностранных полков вокруг Парижа, чтобы обеспечить безопасность своей семье. Она была готова покинуть Версаль, при условии, что король последует за ней.

Приказывая своему небольшому окружению бежать за границу, она при этом с радостью председательствовала на банкете, который спровоцировал 5–6 октября поход на Версаль и отъезд королевской семьи из Парижа. Мария Антуанетта выбрала лагерь контрреволюционеров. В народе ее обвиняли в желании прибегнуть к силе, уморить столицу голодом, уничтожить Собрание, отравить короля с целью занять его место (sic) и не находили слов, чтобы заклеймить ее пагубное влияние.

Время и терпение. Именно они были, по словам Марии Антуанетты, союзниками королевской четы, вынужденной под надзором поселиться в резиденции в Тюильри, пока шли безумные революционные дни. Измученные монархи старались вернуть доверие народа. Людовик выразил солидарность с Конституцией, которую как раз разрабатывали, и заявил, что так же думала его жена. «В согласии с королевой, которая разделяет мои чувства, — провозгласил он в Собрании в феврале 1790 г., — я буду готовить к нужному часу дух и сердце моего сына для нового порядка вещей, сложившегося по воле обстоятельств». Мария Антуанетта показалась перед парижанами, притворяясь, что не понимает тех немецких слов, которые ей адресовали, сообщая, что она стала доброй француженкой и позабыла родной язык.

Были ли монархи искренны? Действительно ли они желали удачи новой Франции? Одним хотелось в это верить: Людовик утвердил действия, принятые на голосовании в Собрании; чета осудила воинственные заявления герцога Артуа, сбежавшего в Турин. Другие, напротив, сомневались и подозревали, что за спиной королевы прятался опасный «австрийский комитет», готовый взяться за оружие. На самом деле и Людовик и Мария Антуанетта слишком волновались о своей безопасности, чтобы заниматься каким-нибудь вредительством. Напротив, они надеялись, что конституция даст им возможность удержать хоть какую-то власть.

Однако чтобы изменить ход работы Собрания в пользу усиления королевских полномочий, следовало наладить связи в депутатской среде. Как раз тогда Мирабо и сделал чете деловое предложение. Политический идеал трибунала мог вывести к конституционной монархии, наделенной исполнительной властью, а сам граф имел лишь честолюбивое желание служить в качестве премьер-министра. Мирабо, ненавидевший и контрреволюцию, и народную диктатуру, хотел олицетворять примирение монархии и революции. На мгновение оцепенев, Людовик и Мария Антуанетта дали согласие. Король доверил жене организацию встречи с посредником, графом де Ла Марком — бельгийским дворянином, дружившим с депутатом.

В апреле 1790 г. был разработан пакт: Мирабо, получивший щедрое вознаграждение, повлиял на работу Собрания в нужном королю направлении. Он регулярно сообщал королеве, надзор за которой был слабее, чем над королем, обсуждаемые вопросы и давал ей советы, как действовать дальше. Первая записка поступила к Марии Антуанетте 10 мая. 3 июля королева — вместе с королем — в самой секретной обстановке встретилась с Мирабо в Сен-Клу. В письме, которое спустя четыре дня она отправила своему брату императору Леопольду II, выражалась надежда на успех этого странного сотрудничества — «Мы уверены, что все спасено» — и совпадение взглядов между ней и королем — «Возле меня все крепко надеются, что со временем все удалится». Мария Антуанетта не вела личной политики. Она действовала заодно с мужем. К чете вернулась надежда. На празднике Федерации 14 июля 1790 г. государыня показала дофина рукоплескавшей толпе. Раздавались крики: «Да здравствует король! Да здравствует король!»