Я усмехнулся:

— Это верно. В нашем полку даже принято с тех времен пить «За Страсбургскую курицу», веселые были времена… Однако же перед Страсбургом у нас было прилично времени, а чтобы собрать воронью армию, нужны серьезные усилия, господин хауптман. Под Мецем в нашем распоряжении не было и стаи дохлых канареек. Мы работали два или три дня, но без всякого толка, разве что подступы к городским стенам стали напоминать скотобойню. Не было толку и от артиллерии, слишком мало было у нас тогда батарей, в Меце же приходилось едва ли не по стволу на каждую укрывшуюся внутри душу; так что немало солдат императора так и остались лежать там, размозженные чугунными ядрами. Тогда в штабе решили кинуть на штурм сразу два полка — «Брандштадт» почтенных фойрмейстеров и штурмовой полк «Эрдруч».

— Я слышал, в «Эрдруче» не люди, а скалы, — вдруг бросил, немного приотстав, один из шедших впереди жандармов. — У них даже манера есть — взять булыжник и о собственную голову разбить!

— Молчать! — рявкнул хауптман, шлепнув жандарма по боку ножнами палаша. — Соблюдать тишину!

— Про камни не знаю, — охотно ответил я, ничуть не смутившись. — Но люди там и в самом деле силы невероятной. В отличие от других магильеров штейнмейстеры постоянно носят доспех, одна кираса весит с полчеловека. У штурмовых частей еще наручи, поножи, кольчуги… Когда идут, кажется, что земля дрожит. Впрочем, вызвать землетрясение им не сложнее, чем нам — откупорить бутылку вина.

— Увальни, — сплюнул идущий сзади фойрмейстер. Место, примеченное мной, и в самом деле оказалось болевой точкой, что вполне отвечало моему новому плану. — Все в железе, а мозгов — с кулак…

Наш маленький отряд против воли его командира втягивался в разговор. Хауптман насупился, но пререкаться с подчиненными и фойрмейстером не спешил. Я не исключал, что он и сам слушает историю с немалым интересом. И понятно — не каждый похвастается тем, что слушал байки тоттмейстера, так запросто прогуливаясь с ним бок о бок. Нынче вечером, быть может, этот седоусый хауптман заявится в «Императора Конрада» и, заказав двухпинтовую кружку темного, скажет: «Ох и типа я сегодня вел, не поверите…».

Впрочем, я еще надеялся сделать подобный вариант развития событий маловероятным.

— Ну, головы у них, и верно, варят не всегда наилучшим образом, но сила, сила какая… В общем, двинулись «Брандштадт» и «Эрдруч» к стенам. Пока подобрались, ядрами их, конечно, потрепало изрядно. С нами тогда не было люфтмейстеров, а те здорово умеют вражеские ядра в сторону уводить. Подошли, приготовились… Когда целый полк штейнмейстеров принимается магильерствовать, от этого, господа, кровь в жилах стынет. Сперва рокот… Точно под землей что-то ворочается — тяжелое, огромное, обрушивающее подземные своды. На ногах едва устоять можно, земля под ногами дрожит, как после полудюжины шампанского, иное стекло бьется, лошади ржут… Но это только подготовка, штейнмейстеры сосредотачиваются и объединяют свои усилия. Такая у них привычка, если бить — так всем вместе, поодиночке стараются не магильерствовать, силу не тратить.

— Их бы силой — да мостовые ремонтировать, — вставил опять молодой фойрмейстер, которого определенно задевала любая похвала в адрес штейнмейстеров.

— Всякой силе — да свое предназначение, как говорит Его Величество, — сказал я уклончиво. — Однако позвольте закончить о штурме. Уверяю, там есть замечательные факты и о вашем Ордене.

Фойрмейстер молча махнул рукой.

— Когда штейнмейстеры ударили, казалось, даже горизонт дрогнул и солнце задрожало. Мне нечасто приходилось видеть их работу, и обычно она выглядит маловпечатляюще — над стенами поднимаются облака пыли, потом что-то трещит, а потом стены просто ссыпаются вниз, как будто из камней кто-то враз убрал весь раствор. Тут же было иначе… Весь Мец задрожал так, словно готовился уйти под землю вместе со стенами. Жуткое зрелище, ей-Богу. Гул стоял такой, что мы все зажимали уши, а иные падали на землю и закрывали голову. А потом хлоп! — я звучно ударил кулаком в ладонь — ворота и часть стены просто взорвались, точно под ними огромное количество пороха подожгли. Осколками защитников посекло, кто отойти не успел, да половину домов в городе булыжником побило. Однако же французы сдавать город не торопились — выкатили батареи, стали насыпать баррикады… Тут и пригодились фойрмейстеры. Французы начали вспыхивать один за другим, как сосновая стружка в камине. Они прятались за остатками стен, в домах, за баррикадами, но укрыться от всевидящего огня не могли и превращались в сущий пепел.

Фойрмейстер догнал меня, чтобы лучше слышать, и теперь польщенно поглаживал узкий подбородок, глаза его сверкали.

«Спесивый петух, — бросил я мысленно. — Такому, как ты, и лучины не подпалить, а туда же, с этим вашим вечным гонором!»

Хауптман неодобрительно покосился на фойрмейстера — наша изящная поначалу и просчитанная не раз формация теперь выглядела безнадежно испорченной, — но вслух ничего не сказал, видимо предпочитал лишний раз беседы с господами магильерами не иметь. И я вполне его понимал.

— …пушки взрываются, пороховые погреба!.. Пожарище, как в Аду, честное слово. Шутка ли, даже камень гореть взялся… Так и вступили мы в Мец — впереди штейнмейстеры валуны ворочают, освобождают нам место и стены обрушивают, сзади фойрмейстеры сжигают всех защитников. Дым, крики…

— Всегда так, — заметил фойрмейстер, на лице которого теперь блуждала неопределенная улыбка. Хотя вряд ли на его памяти был хоть один сожженный город. — Когда дело доходит до штурма, уверяю, никакие…

— Но дальше было еще веселее, — перебил я его. — Мец пал за полдня, вместе с крепкими стенами, артиллерией и припасами. До заката магильеры расчищали завалы и добивали последних защитников, и уже ночью над башнями появились имперские флаги. На следующий день пришла пора делить почести. Обычное дело после каждой заварушки: чем жарче было накануне, тем ожесточеннее спорят оберсты, разрывая на груди эполеты и доказывая, что именно их люди заслужили все лавровые венки. В тот раз битва продолжилась наутро, но без участия французов — «Эрдруч» и «Брандштадт» сошлись между собой в яростнейшем споре. Одни утверждали, что залогом победы были обрушенные стены, другие твердили, что без их огня Мец нипочем не был бы взят. Сложно сказать, кто был прав, а кто нет — по существу в том, что Мец пал так быстро, была заслуга и штейнмейстеров и фойрмейстеров, но кто и когда отказывался от награды?..

— Чтобы развалить стены много ума не требуется, — не удержался фойрмейстер, дернув себя за ворот. — Для этого сгодятся и пушки! Огонь же не заменить ничем! Выжечь заразу! Только так!

— Не буду судить, — дипломатично сказал я. — У меня свое мнение на этот счет. Однако же история сложилась так, что в штабе усмотрели значительные заслуги «Брандштадта», разделив, таким образом, вашу точку зрения, господин фойрмейстер.

Фойрмейстер напыжился, едва ли не задрав голову. От этой никчемной спеси передернуло, кажется, даже молчаливого хауптмана.

Мы продолжали идти, хоть порядок наш и смешался. Рассказывая историю, я ни на мгновение не отвлекался от поиска, поглядывая одновременно на своих сопровождающих. Для этого поиска мне не требовались глаза, я искал запах. Но запаха не было. «Хоть бы дохлого попугая, — думал я, разглядывая улыбающегося и порозовевшего фойрмейстера, идущего совсем близко. — Или дохлую крысу, пролежавшую неделю в погребе. Хоть что-нибудь!». Но ничего не было. Этим утром Альтштадт жил, дышал, и все населяющие его крошечные существа тоже жили. Неудачное на смерти утро, обычно хоть курица где-то помрет у забора… Пока же я нашел лишь пяток мертвых жуков да совершенно разложившегося воробья — не лучшее подспорье, если собираешься схватиться с четырьмя вооруженными людьми. Пистолетов при моих стражах не было, но это едва ли меняло картину к лучшему — на близкой дистанции короткие широкие палаши жандармов страшнее целой пушки, а для всепожирающего магильерского огня и подавно неважны расстояния. Значит, сперва надо убрать этого щенка. Что ж, именно для этого я и затеял рассказывать историю.