Она уперлась кулачками мне в грудь и стала выпихивать из комнаты, но я не сдавался. Я схватил ее за запястья, привлек к себе и обнял. Белинда же брыкалась и отбивалась, пыталась вонзить мне в ногу каблук, пнуть острым носом туфли.

— Немедленно отпусти меня! — прорычала она и, освободившись из моих цепких объятий, наотмашь ударила меня. Она била меня снова и снова, причем так сильно, что не могла не отбить себе руку.

Я уперся лицом ей в шею. В ушах у меня звенело. Ее волосы царапали мне лоб. Она изо всех сил пыталась меня отпихнуть. Но я крепко держал ее.

— Белинда, Белинда. — Я продолжал твердить ее имя до тех пор, пока она не перестала сопротивляться.

Тушь черными ручейками текла по ее щекам. Белинда изо всех сил сдерживала рыдания.

— Джереми, — почти умоляюще произнесла она слабым голосом. — Я люблю тебя. Действительно люблю. Я хочу, чтобы наша любовь длилась вечно. Неужели тебе этого мало?

Два утра. Должно быть, так. Мне не хотелось смотреть на часы. Я сидел за кухонным столом и курил ее гвоздичные сигареты. Наверное, я уже успел протрезветь. Жутко болела голова. И ужасно саднило горло.

Ну зачем, зачем я сунулся смотреть эти чертовы фильмы?! Зачем позвонил Дэну?! Зачем завел разговор с Алексом?! Почему не оставил все как есть, что я, впрочем, и обещал сделать?!

И если я сейчас ей все расскажу, признаюсь в том, что вынюхивал, совал нос в ее дела, проводил собственное расследование, как она поступит? О боже, мне невыносима была одна только мысль о том, что она вырвется от меня, откроет дверь и уйдет навсегда.

И как насчет остальных составляющих головоломки? Афера со школой в Швейцарии и, конечно, главный вопрос: почему, почему она все бросила?

Белинда спустилась вниз в ночной рубашке, причем в своей собственной, а не в той, что принадлежала Шарлотте. Она тихонько села рядом со мной и дотронулась до моей руки.

— Прости меня, дорогая, — прошептал я. — Прости, прости, прости…

«Но ты по-прежнему не хочешь ничего говорить. Ни словечка, ни одного треклятого словечка обо всем: о Бонни, о Сьюзен Джеремайя, о „Конце игры“. А мне вот стыдно смотреть тебе в глаза».

Ее волосы легкой волной лежали на плечах, душистые и блестящие после душа.

— Джереми, — начала Белинда. — Послушай меня! А что, если нам придется уехать далеко-далеко? Я хочу сказать, действительно далеко.

Я промолчал, и тогда она продолжила:

— Джереми, а что, если нам придется уехать куда-нибудь в Европу? Может быть, в Италию? Или на юг Франции.

— Но тебе же так хотелось жить в Америке, — прошептал я.

— Джереми, Америка никуда не денется. В Европе тебе не придется волноваться по поводу детективов, копов и того, из-за чего ты так дергаешься. Там мы окажемся в безопасности, ты сможешь писать картины, и нас никто не потревожит.

— Дорогая, почему ты не хочешь сказать мне, кто ты такая?

— Джереми, я — это я. Просто Белинда.

Наши глаза встретились, и в них снова горело непотушенное пламя ссоры, и тогда я притянул Белинду к себе. Все, довольно. Хватит с нас боевых действий.

Белинда позволила мне себя поцеловать. Она позволила мне подарить ей немного ласки и даже на секунду открылась мне навстречу. Но затем она вдруг резко отстранилась. Она смотрела на меня, и в ее повзрослевших глазах был только холод, не имевший ничего общего со слезами.

— Джереми, я больше не собираюсь повторять. Ты должен принять решение. Если ты еще хоть раз спросишь меня о прошлом, я закрою за собой дверь и больше ты меня не увидишь.

Шесть утра. Центр города. Вереница такси перед входом в «Сен-Франсе». Но трамваи еще не ходят.

Ну почему я так рассердился на нее? Почему покинул Белинду, словно она сделала мне что-то плохое, и вот теперь плетусь по Пауэлл-стрит. Ведь я с первого взгляда понял, что передо мной необычный ребенок. Я всегда это знал. Именно потому и полюбил ее. С самого начала все было ясно как день.

И она ни разу, ни разу не солгала мне. В отличие от меня. Я наврал ей про Дэна, шарил в ее вещах и смотрел те вонючие кассеты.

Она с самого начала поставила мне условие ни о чем ее не спрашивать, и я согласился. Так или не так?

И я сам все прекрасно понимаю и не отдам ее ни за какие сокровища мира.

Но наши отношения стали разваливаться прямо на глазах. И вот я уже, похоже, достиг самого дна. Так больше продолжаться не может, и надо срочно что-то делать. «Ты должен принять решение» — так она, кажется, сказала.

Я поднялся по ступенькам и прошел через тяжелую вращающуюся дверь в позолоченный притихший холл отеля, где не существовало ни дня, ни ночи. Завораживающая тишина. В сердце болью отозвалось воспоминание о том, как она ждала меня у лифта, сдержанно элегантная, в духе здешней обстановки. Получается, она уже с шести лет снималась в кино, а может, и того раньше. А в роли матери — суперзвезда Бонни.

Я прошел по длинному коридору, мимо закрытых цветочных киосков и магазинов дорогой одежды. Я будто попал в небольшой подземный город. Но что я искал? Журнальный киоск? Книги? Газеты?

Я сразу нашел биографию матери своей богини. Дешевая книжонка в бумажной обложке, явно состряпанная на скорую руку. Ни библиографии, ни указателя, зато текст напечатан крупным шрифтом и явно передран из чужих интервью и статей. Ну и ладно. Надо брать. Даже нечего думать.

Ага, зернистые черно-белые фотографии на вкладке.

На первой — улыбающаяся Бонни в солнцезащитных очках на террасе своей греческой виллы.

Вторая оказалась перепечаткой из журнала «Плейбой» за 1965 год. Да, исключительно. Теперь понятно, чьи у Белинды гены.

Третья — очень известная фотография Бонни в очках и расстегнутой мужской белой рубашке. Реклама духов «Сент-Эспри».

На четвертой — обнаженная Бонни с далматинскими догами, фотограф Эрик Арлингтон. Этой фотографии суждено впоследствии стать украшением тысяч и тысяч стен в студенческих общежитиях.

На пятой запечатлено бракосочетание Бонни и продюсера «Полета с шампанским» Марти Морески, которое состоялось в прошлом году в Беверли-Хиллз. И угадайте, кто там в платье с высоким воротом и прозрачными рукавами? Белинда — сама как невеста.

На шестой — снова мать и дочь у бассейна.

И все фото собраны в книжке, которую, как прекрасно знала Белинда, я в жизни не куплю. Она могла спокойно оставить подобную книжонку у меня дома! Могла читать ее прямо у меня под носом! А я и не догадался бы заглядывать ей через плечо!

И естественно, на седьмой и восьмой — кадры из «Полета с шампанским» с Бонни и Алексом Клементайном. Моим старым добрым другом.

Я достал из кармана три доллара, чтобы заплатить за эту макулатуру, потом просмотрел журналы. За последний год лицо Бонни так примелькалось, что я и внимания-то на нее не обращал. Хорошо, «Нэшнл инкуайрер», большая статья с иллюстрацией на обложке. «Бонни говорит: американцы итальянского происхождения самые хорошие любовники. Я перепробовала их всех». Ладно, берем. Чтобы я купил «Нэшнл инкуайрер»! Я сам себе удивлялся.