– Паша, вы же здесь так давно живете, у вас нет знакомого художника?

– Ты хочешь научиться рисовать?

– Да-а! Так у вас есть? Познако-омьте! Я хочу учиться!

У него были знакомые художники.

– Слушай, художники – опасные люди, – сказал он. – С девушек они берут только один вид платы.

– Ну и что?! – воскликнула она. – Если он отдает тебе самое ценное – свое мастерство, то ты тоже должна отдать ему что-то значительное, правильно я говорю?

– Может быть, – уклончиво ответил Паша, чувствуя оживление в брюках.

– Так познакомите?

– Что ты делаешь сегодня вечером?

– А мы идем прямо сегодня?! – просияла она.

По дороге в мастерскую Сени Черновицкого, жившего в артистическом Вильямсбурге, она не переставая рассказывала, что хочет учиться рисовать и играть на гитаре, но больше всего, больше-пребольше всего на свете, она хочет велосипед с ножным тормозом.

– Вы понимаете, как это? – спрашивала она. – Это как в старину! Ты поворачиваешь педали назад, и он тормозит. Это такой класс, вы себе не представляете!

Они шли от остановки сабвея к мастерской Черновицкого по многолюдной Бедфорд-авеню, и она не пропустила ни одного из стоявших у пиццерий велосипедов рассыльных, чтобы не покрутить педали. Отходя от очередного, она говорила с гримаской:

– Нет, это не то!

А он наслаждался теплым весенним вечером, толчеей на тротуарах, публикой в открытых ресторанах, даже едой на столах. Двигаясь мимо них, он отмечал опытным взглядом: мидии в зеленом соусе, бургер с горгонзолой, греческий салат. Трудно сказать, что присутствие Рокси что-либо добавляло к его состоянию. Его переполняло ощущение причастности к месту, где каждый поворачивался к нему с дружелюбным интересом и готовностью вступить в разговор или отношения, пусть хоть на вечер. Таким было свойство города, в котором он растворял себя четверть века.

В мастерской Черновицкого уже были гости – брюнетка с короткой стрижкой и пикантно вздернутым носиком и ее спутник – бритоголовый плечистый парень. Как показалось Паше, он был младше своей подруги. Той было около сорока. Перед ними стояла опустошенная наполовину бутылка «Столичной» и банка с солеными огурцами.

– О, а это еще кто?! – спросил Семен, поднимаясь из-за стола. На нем были красные плавки до колен и зеленая майка с надписью «Я люблю ФКАК».

– Это моя внучка Рокси. Пожалуйста, при ней не выражайтесь, – сказал Паша.

Пара за столом захохотала:

– Да брось, внучка! Мы же видим, что дочка!

Они захохотали еще громче. Паша бросил взгляд на спутницу – та смотрела на подвыпившую компанию без толики смущения. Они сели к столу, хозяин подал им чистые стаканы, разлил водку. Поставив бутылку, он не переставая посматривал на Рокси и, наконец, попросил ее попозировать. Та тут же вскочила с диванчика, вылетела на худых и стройных ногах на середину мастерской, взявшись за края юбки, прокрутилась на месте.

– Вот это класс! – Черновицкий достал из стола фотоаппарат и направился к Рокси.

– Тебя на нее хватает? – доверительно поинтересовалась брюнетка у Паши.

Вопрос был так неожидан, что Паша невольно усмехнулся. Брюнетка же истолковала его реакцию как признание в том, что вопрос не беспочвенен. Теперь они со взаимным интересом смотрели друг на друга, явно думая об одном и том же: им вдвоем было бы куда лучше, чем ему с его девочкой, а ей – с ее молодым качком. Этот мысленный диалог, не лишенный толики волнения, прервал качок:

– Че там хватать? Принял таблеточку – и гуляй, Вася, верно я говорю?

Черновицкий, между тем, кружил вокруг Рокси, щелкая затвором, командуя: откинь голову, прогнись, наклонись вправо, еще, еще…

– Так вы только фотографи-ируете, – в ее голосе Паша слышал разочарование. – А я-то думала вы – худо-ожник!

В ее представлении мастерская должна была быть местом с мольбертами, пейзажами, натюрмортами, портретами, запахом красок и растворителя. У Черновицкого была своя уникальная техника. Он грунтовал холст белой краской, потом черной и «рисовал» по ней шилом, создавая черно-белую графику наоборот. Со стороны его работы были похожи на гигантские рисунки карандашом – проволочные корсеты, пишмашинки со сбитой эмалью, сношенные, с потрескавшейся кожей, туфли. Рокси не была к этому готова.

Когда веселая пара ушла, Черновицкий пригласил их на крышу покурить. За рекой, в подкрашенном розоватым сиянием городской иллюминации тумане, светилась громада Эмпайр-стейт билдинга. Чуть поодаль горела белая елочка Крайслера. Черновицкий сел на шершавый рубероид, пригласив их устраиваться рядом, достал из кармана майки пачку сигарет, вытряхнул на ладонь туго скрученный джойнт. Зажег его, шумно потянул дым, задержал дыхание, передал джойнт Рокси. Та, умело сжав его губами, втянула дым, передала Паше.

– Ты только посмотри на нее, она еще и курит! – делано удивился Черновицкий. – Куда твой папа смотрит, я не понимаю. Тот еще разгильдяй. Я чувствую, что должен взять это дело под свой контроль.

– Зачем?!

– Что значит зачем? Буду заботиться о тебе, давать советы, помогать принимать правильные решения. Вот скажи мне, к чему ты стремишься в жизни?

– Она хочет научиться рисовать, – вспомнил Паша.

– Рисовать?! Так кто тебя научит рисовать лучше меня? Ты вообще можешь себе представить, с каким педагогом тебя свела судьба? Ты даже не знаешь, сколько таких вот девушек ко мне потом приходят и говорят: Семен Евгеньевич, если бы не вы, так даже не знаю, что бы я теперь делала.

Засмеявшись, Черновицкий устроился на боку, подпер голову одной рукой, вторую устроил на бедре.

– Ты вот видела сегодня у нас девушку? Тоже моя ученица.

– Она художница?

– В своем роде. Некоторые вещи выполняет с настоящим артистизмом.

На лице Рокси недоумение мешалось с разочарованием. Невзирая на объявленную недавно готовность расплатиться с художником по самой высокой ставке, она явно оставляла за собой право выбора. Черновицкий, в покрытых пятнами краски шлепанцах, с выкатившимся на крышу животом, темными мешками под глазами и неопрятной щетиной, явно не соответствовал ее представлению об учителе.

– Я подумаю над вашим предложением, – наконец сказала она.

Около десяти Черновицкий закрыл мастерскую, и они пошли на сабвей. На углу Метрополитэн и Бедфорд Рокси увидела очередной велосипед – у него была очень тонкая черная рама с параллельной земле верхней перекладиной и прямой короткий руль. Велосипед стоял, прислоненный к скамейке у входа в китайскую закусочную. Рядом сидел хозяин – смуглокожий мускулистый парень в густой шапке вьющихся рыжих волос.

– У него ножной тормоз? – спросила его Рокси, приближаясь к велосипеду, как сомнамбула.

– Йепс! – ответил тот.