Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С этим у доктора Петракова, уверен, проблем не будет.
– Да, он корыстолюбив, – усмехнулся Богуславский и только сейчас заметил, что японец смотрит на записку, оставленную Романом на столе.
Андрей Петрович взял лист, сложил его пополам и опустил в карман домашней куртки.
– Вы уже разговаривали с ним?
– С Аркадием Карповичем? – словно бы речь могла идти о ком-то другом, переспросил японец.
– Конечно.
– Да-да, он оставил у меня двойственное впечатление.
– А какое именно, можно узнать?
– С одной стороны, он стремится к работе, а с другой, он, как мне кажется, не совсем уверенно владеет темой.
– А какую тему вы ему предложили? – забеспокоился Богуславский.
– Он занимался ею в конце шестидесятых годов вместе с вами, – не моргнув глазом, отвечал японец, – «Выборочное действие вирусов на насекомых».
Богуславский настороженно молчал.
– Да-да, именно эта тема, которой вы занимались с ним или, правильнее будет сказать, с вами.
– Я не хотел бы говорить на эту тему. Извините, но у меня много дел, – Богуславский поднялся, давая понять японцу, что разговор окончен.
Японец же тем временем продолжал сидеть с портфелем на коленях и хитро улыбался.
– Прошло много лет и мне нечего добавить, – все еще соблюдал приличия Богуславский.
– Меня сейчас не Петраков интересует, меня интересуете вы, – и японец указал пальцем на Богуславского.
– Не понял…
– Записка лежит у вас в кармане и с самого утра она не дает вам покоя.
– Что вы имеете в виду?
– Записка, написанная вашим внуком Романом. Хотите я ее процитирую?
– Вы прочитали ее, когда она лежала на столе?
– Нет, он написал ее при мне, можете в этом не сомневаться.
– Где он? – выкрикнул Богуславский, чувствуя, как темнеет у него в глазах.
– Да не волнуйтесь вы так! С ним все в порядке, никто его не похищал. Он сам, абсолютно добровольно, принял на себя кое-какие обязательства. Вы же сами внушали ему приверженность к религии.
– Кто вы такой?
– Я назвался, доктор Фудзимото, представитель российско-японского университета. Вы умный человек, и я умный человек и не будем дурачить друг друга. Вы прекрасно знаете цену религиозным сектам и я знаю им цену.
– Где он?
– Не в Евангелии ли сказано: «Оставь отца и мать своих и следуй за мной». Если вы, Андрей Петрович, поведете себя правильно и согласитесь на сотрудничество, я обещаю вам, что Роман, а он не глупый парень, со временем разуверится в секте, вернется, так сказать, в лоно истинной церкви и в лоно семьи. Если же нет, то вряд ли вы его больше увидите.
– Да я сейчас… – закричал Богуславский.
– Что? – спросил доктор Фудзимото. – Что вы можете сделать? Звоните в милицию, в ФСБ.
Звоните! – японец поднялся, прошел к серванту и взял в руки телефонный аппарат с длинным проводом, поднес его Богуславскому. – И что вы им скажете?
Рука академика бессильно опустилась.
– Что вам надо?
– Сотрудничество. Вы владеете темой и можете повторить успех двадцатипятилетней давности.
– Не стану.
– И зря, – пожал плечами японец. – Вам, наверное, приходилось слышать о коллективных самоубийствах сектантов, о человеческих жертвоприношениях? К тому же учтите, люди идут на это абсолютно добровольно.
– Идите вон!
– Нет, – покачал головой доктор Фудзимото, – я посижу здесь. Мне Романа жалко. Думаю, недолго мне придется сидеть. Вам некуда больше деваться и вы согласитесь.
– Вон! – взревел Богуславский, бросаясь на визитера, забывая о том, что он старик, сил у которого еле хватает на то, чтобы передвигать собственное немощное тело.
Он наткнулся на выставленную вперед ладонь японца.
– Успокойтесь и подумайте. Подумайте хорошенько, чтобы потом не жалеть об упущенной возможности.
Роман Богуславский ни словом не обмолвился деду о том, что посещает собрания секты. Он знал отношение Андрея Петровича к альтернативным христианскому учениям, но, как человек молодой, предполагал, что за новыми направлениями будущее, а традиционная церковь доживает последние годы и уйдет вместе со старшим поколением вместе со свечами, ризами священников, иконами И старославянскими песнопениями. Он не осуждал деда, церковь с золочеными куполами – для стариков, а тусовки – для него самого.
Не один раз побывав в Америке, он имел возможность убедиться в правильности своих рассуждений, как говорится, воочию.
Решение уйти из дому пришло к нему, конечно же, не сразу. Навсегда оставлять деда он не собирался, знал, старик не переживет этого. Не раз на собраниях ему приходилось видеть, как люди, входившие в секту, передавали в общий фонд деньги, машины, недвижимость. Случалось и так, что продавали квартиры и целые семьи уезжали в Прибайкалье. Там, если верить проповеднику, являвшемуся представителем верховного учителя – гуру, в лесах располагалось несколько деревень, сплошь населенных сектантами.
Дома стоили там недешево, как средняя московская квартира. Строили их сами сектанты и продавали вновь прибывшим. Ни видеозаписей, ни фотографий этих деревень на собраниях никогда не показывали. Они были чем-то вроде легенды, чем-то вроде рая, о котором вспоминают лишь шепотом, наверное, потому, что он даруется человеку лишь после смерти.
Учение секты не отличалось оригинальностью.
Из всего святого писания в тоненькие брошюрки выбирались только те цитаты, которые были на руку руководителям. В основном, они касались бессребреничества и необходимости жертвовать всем ради веры. Зато уже от себя гуру через своих наместников обещал всем непременное спасение, а остальным, пусть даже искренне верующим в Бога, но не входящим в секту, и не желавшим перебираться из Москвы в Прибайкалье, обещал вечное забвение.
На первые собрания Роман ходил чисто из любопытства, так же, как и его дед, столкнувшись с сектантами на улице и заведя с ними душеспасительную беседу. Он-то собирался переубедить их, а они надеялись переубедить его. И как ни странно, победили не разум и не логика, а дремучее мракобесие. Победила вера тех, для кого христианство сводилось к двум-трем сомнительным постулатам. Но зато тем сильнее эти постулаты сидели у них в голове.
Придя на собрание, Роман увидел искренние взгляды верующих, проникся незатейливыми песнопениями и даже восхитился проповедником.
Тот говорил доходчивее, чем ведущие программ популярной радио музыки. Подкупал и восточный колорит богослужения. Курились благовония, во время молитв все садились на пол, сложив ноги по-турецки.