– Вы, – обратился он к ним, – не сумели подобрать ключ. Он возник перед вами, но вы его не увидели. Значит, еще не до конца прониклись верой, ваши глаза спят, – бросив беглый взгляд на Романа, он спустился со сцены и занялся неудачниками. – Все остальные свободны, – бросил он через плечо, как бросает режиссер съемочной группе, заканчивая рабочий день.

Все различие заключалось в том, что режиссер обычно говорит после таких слов еще и «спасибо», а проповедник посчитал это излишним.

«Мадонна, Мадонна», – отбивался в голове такт беззвучной мелодии.

Девушка принялась собираться, складывала книжки, обязательные для всех сектантов, в небольшой кожаный рюкзак. Молнию заело и она никак не могла ее застегнуть.

На помощь пришел Роман. Неполадка оказалась незначительной, просто подкладка попала под бегунок и не давала ему спокойно двигаться.

Вот тут-то и прозвучало:

– Спасибо.

– Не за что.

Роман и девушка вместе вышли на улицу из дома культуры, носившего теперь громкое название «Культурный центр».

Оказавшись среди людей, среди суеты, они избегали говорить о делах секты. Познакомились. Его соседку звали Мариной, фамилию он не спросил, как, впрочем, не назвал и свою. Оказалось, что она живет неподалеку от него, всего лишь в пяти минутах ходьбы. И вместо того чтобы воспользоваться транспортом, они пошли пешком.

Ни о родителях, ни об учебе они не говорили, весь разговор свелся к прощупыванию почвы, на которой они выросли: любимая музыка, книги, которые прочли, фильмы, просмотренные за последние месяцы. Оказалось, точек соприкосновения много, так что их даже не угнетало то, что К концу их путешествия оба они молчали. Лишь у ее дома договорились встретиться и завтра, чтобы вместе пойти на собрание.

Они ничего не обещали друг другу в следующие дни, не признавались в своих чувствах, хотя другие на их месте слово «любовь» употребляли бы чаще других. Хватало взглядов и намеков.

И вот однажды, в воскресенье, когда вновь в арендованном зале курились благовония, проповедник заговорил о святых местах, где живет сам верховный Учитель-гуру, чей портрет перед каждым собранием вывешивался на заднем занавесе сцены. Узкие прорези глаз, сквозь которые не рассмотреть зрачков, одутловатое, свидетельствующее о внутренних болезнях лицо, наголо бритая голова, то ли кореец, то ли японец неопределенного возраста.

По словам проповедника в прибайкальских лесах стояло три деревни переселенцев-сектантов., и возводился храм, на который, естественно не хватало средств. И тут же стало ясно, ради чего проповедник завел этот запретный раньше разговор. Оказывается, две семейные пары, входившие в секту, продали свои квартиры и перебирались из столицы в святые деревни, поближе к верховному учителю, обещавшему всем, поверившим ему, близкое спасение. Ведь по его словам конец света должен был наступить в обозримом будущем, а спасенными считались лишь те, кто живет на святой земле, рядом с Учителем, где сходятся силовые линии божественной воли всевышнего.

Деньги на приобретение домов и на строительство храма переселенцы торжественно, передали проповеднику прямо на сцене, после чего тот торжественно вручил им нечто вроде почетных грамот, отпечатанных на мелованной бумаге, в которых свидетельствовалось, что все свое имущество они передают в распоряжение секты, а в обмен обретают вечное спасение после светопреставления. На лицах людей Роман увидел слезы радости, почувствовал огорчение многих собравшихся с зале тем, что они не могут последовать примеру избранных. Не каждый мог позволить себе продать квартиру при живых родственниках, а значит, и бесповоротно терял шанс спастись при наступлении конца света.

Но и о таких людях не забыл проповедник. Руководствуясь брошюркой гуру, изданной в святой прибайкальской деревне, он сообщил страждущим спасения, что всего за две тысячи долларов реально приобрести место в просторном бараке, возведенном верующими. И как привилегия таким переселенцам даровалось право участвовать в строительстве храма. Под эту категорию, правда, попадали только здоровые люди обоих полов не старше сорока лет. О возможности потом покинуть «святые деревни» проповедник и словом не обмолвился, молчанием давая понять, что такого желания и возникать не должно.

– И это только сейчас, – звучал, напоминающий голос шоумена, баритон проповедника, – потом цены возрастут. Вы первые, вы ближе других находитесь к спасению и можете воспользоваться предоставленной возможностью за меньшие деньги.

– Я могу!

– Я…

– Да посмотрите же на меня.

Потянулись руки, и проповедник, как заправский ведущий аукциона, выхватывал людей взглядом из зала, поднимал их и, не спрашивая фамилий, имен, бросал в толпу:

– Вы получаете номер четыре, вы – пять, вы – шесть. Номера действительны в течение трех дней. Деньги только наличными, можно по курсу.

Роман смотрел на сцену и не сразу заметил, что Марина, сидевшая рядом с ним, тоже тянет руку. Он не успел ни одернуть ее, ни попытаться уговорить, как услышал проповедника:

– Девушка в джинсах в пятом ряду, вы получаете номер девять.

От отчаяния Роман сам вскинул руку.

– А вы, молодой человек, номер десять. Две тысячи долларов и билет – за ваш счет.

Марина посмотрела на него с благодарностью.

– Мало кто решается так быстро, я-то думала долго прежде чем…

– Может тебе дать на билет?

– Я найду у кого одолжить.

– Возьми у меня…

Деньги у Романа были, к тому же, собственные, полученные от матери с отцом.

Вот так он и оказался вместе с Мариной в так называемой святой земле, долетев до Иркутска самолетом. Потом на катере их доставили вверх по Ангаре, а там уже неширокой речкой Улой почти до самых истоков.

ТУ-154, следующий рейсом Москва-Екатеринбург, опоздав на сорок минут, коснулся шасси взлетно-посадочной полосы. Комбат, порядком заскучавший за время полета, недоуменно посмотрел на Андрея Подберезского, когда тот захлопал в ладоши, как, впрочем, и все пассажиры лайнера.

– Чего они аплодируют? – поинтересовался Борис Иванович и для приличия несколько раз хлопнул в ладоши. – Не концерт все же…

– Принято так, – пожал плечами Подберезский.

– Если каждому за его работу хлопать… – проворчал Комбат, нагибаясь и вытаскивая из-под сиденья брезентовый рюкзак, – то руки отобьешь.

– Не ворчи, Борис Иванович, летели мы ровно, сели отлично.

Комбат расстегнул ремень и выбрался в проход. Самолет еще не остановился, подруливая к стоянке.

Стюардесса бросилась к Комбату:

– Пассажиры, оставайтесь на своих местах,. самолет еще не остановился!

Это замечание позабавило Рублева, будто бы какой-то толчок или внезапное торможение могло сбить его с ног. Знала бы эта девочка, сколько раз ему приходилось прыгать из самолетов с парашютом в кромешную ночь, то не лезла бы со своими глупыми замечаниями. Но настолько испуганной выглядела стюардесса, что Комбат пожалел ее и нехотя сел в кресло, стоявшее ближе к проходу.