У моего кабинета четыре стены и одно окно с видом на площадку через дорогу, где толкутся ямайцы, с шести утра занимающие очередь за визой. Мэнли сказал им, что в Майами летает шесть рейсов в неделю; кто хочет улететь – скатертью дорога. После того как «Пан Американ» объявляет о приостановке сообщения между Кингстоном и материком, очередь начинает растягиваться на целый квартал. Жест слабый, примерно из той же оперы, что зарок ямайских женщин не предоставлять сексуальные услуги до тех пор, пока правительство не начнет проведение конкретных реформ. Но приходится учить людей хотя бы маленьким жестам – в надежде, что из них вызреют большие.

Досье Луиса Эрнана Родриго де лас Касаса, что лежит передо мной, достаточно короткое. Короткое, понятное дело, в фигуральном смысле. Для того чтобы иметь о Касасе реальное представление, нужно ознакомиться с пятью папками, а не с одной. Одну из них я беру со стола (запросил ее у Сэлли, как только увидел его гуляющим в паре с Луисом Джонсоном). Эта папка синего цвета. Я раскрываю ее и узнаю в ней множество имен. Фредди Луго, Эрнан Рикардо Лозано из «Альфа-66»; Орландо Бош, верткий венесуэльский змей немелкого пошиба; двое, известных исключительно как Гаэль и Фредди (по всей видимости, из «Омега-7»), и де лас Касас. Все из «Объединенных революционных бригад», все агенты «Амблад», и все, как один, ветераны Залива Свиней. Год у них выдался хлопотный, начиная со сходки в Доминиканской Республике для создания их пресловутого Совета – совещательного органа, о котором Контора, можно подумать, не имеет понятия.

В июле на бетонке Кингстонского аэропорта, перед вылетом на Кубу рейса Вест-Индской авиакомпании, взорвался красный чемодан. Офисы этой авиакомпании на Барбадосе, «Эйр Панамы» в Колумбии, «Иберии» и «Нанако лайн» в Коста-Рике (все так или иначе связаны с «Кубаной») подверглись атакам бомбистов. Был убит кубинский дипломат в Мексике и еще двое в Аргентине. Затем в сентябре в округе Колумбия был застрелен Орландо Летельер[102] – дело рук, скорее всего, пиночетовской ДИНА, но есть и еще имена, те же гребаные имена, что высвечиваются всякий раз, когда всплывает тема Латинской Америки. Затем был еще пожар в Гайане, в котором погибло лишь кубинское рыболовецкое оборудование. В июне этого года – если конкретно, то четырнадцатого числа – у себя в гостиной от ножевых ранений скончался перуанский посол Фернандо Родригес, после чего правительство Ямайки ввело в стране чрезвычайное положение.

Преступность здесь чувствует себя на редкость вольготно, и особенно в этом году; при этом особенность ямайской преступности в том, что она по большей части структурирована и носит направленный характер. Всякий раз, когда она продвигается в спальные районы, возникает ощущение, что кто-то активизирует ее намеренно. Я встречал здесь людей с обеих враждующих сторон – десятки и десятки быков, сорвавшихся с привязи в посудной лавке. Но даже по их меркам, по меркам гангстеров, – да что там, даже по меркам тайной полиции Чили, – смерть Родригеса была слишком уж скрупулезно спланирована и подогнана, чтоб хотя бы казаться случайной. Взрывные устройства – это почерк Кубинца, всем это известно, но что-то в этой смерти попахивает им, вот прямо смердит, и всё тут. Конечно же, правительство США, по нашей информации, не усматривало в гибели посла никакой предварительной подоплеки, и остается лишь надеяться, что тот, кто совершил это гнусное злодеяние, а также те из власть имущих, что поддерживали и обеспечивали его осуществление, рано или поздно предстанут перед судом.

Бог ты мой, с каждым днем я все больше напоминаю своей риторикой Генри Киссинджера…

– Сэлли?

– Да, сэр.

– Ты можешь навести справки, куда пошел Луис Джонсон?

– Сей момент, сэр.

Я отпускаю кнопку громкой связи и оглядываю мой стол. Жена у меня ни разу не пересекала порог этого кабинета, а вот Киссинджер – да, ты слышала, дорогая? Поцелуй меня в бедро! В январе, первые дни по приезде сюда, моей первейшей работой было нянчиться с Генрихом (как его все называют за глаза), недельное пребывание которого на Ямайке как-то не складывалось. А сегодня по дороге к парикмахеру, после очередной мирной драчки, моя жена повела себя поистине странно. Она на меня посмотрела. Во всяком случае, мне так подумалось. Я все время пялился перед собой на дорогу, направляясь вверх по Хоуп-роуд в Мону, но на сегодня я научился четко улавливать, когда на меня смотрят. Так вот она, судя по всему, посмотрела на меня и сказала:

– Знаешь, какое слово, как я выяснила, меня прикалывает? Вот прямо-таки нравится, пусть и не в прямом смысле, но заставляет хихикать, когда я его слышу. А, Барри?

– Нет, дорогая.

– Непристойный. Не-при-стой-ный. Одно из тех словечек, которое используют некоторые люди вроде тебя. Я раньше даже не обращала внимания, в какой я, можно сказать, интимной близости сосуществую с этим словцом: не-при-стой-ный. Не проходит и дня, чтобы я не сталкивалась или хотя бы не раздражалась чем-нибудь непристойным.

– Уау. У нас уже формируется свой словарь. Дань благодарной памяти Йельскому университету.

– У всех свои причуды. Но знаешь, Барри, меня всегда пробивает на «хи-хи», когда кто-нибудь из таких, как ты, произносит это слово, особенно во время интервью.

– Во как. Что, по телику опять давали Киссинджера?

– Нет, на этот раз все банальней. Посол, к которому у меня сильнейшая антипатия. И в прошлый вторник он на деловом собрании сказал, кажется, мужу Нелли Матар: «Голословные заявления о дестабилизации ложны и непристойны».

– Понятия не имел, что леди твоего круга говорят за ланчем о политике.

– А о чем нам еще говорить? Ни у кого из вас нет члена таких размеров, чтобы он был предметом разговора.

– То есть?

– Ага, ты все-таки меня слышишь. Ха. Ну, а если серьезно, то что за ерундистикой ты здесь занимаешься? Будь хоть раз серьезен, Барри. Понятно, я бы лучше расспросила жену Луиса Джонсона, но бедняжка нынче опять запнулась и стукнулась лицом о перила. Вот и…

– Мы следуем туда, куда нас посылает правительство Соединенных Штатов.

– Ой! Дорогой мой, я же не сказала «мы». Я сказала «ты». Про меня говорить нечего: я здесь транжирю время и тешусь чем могу. А вот ты, ты что здесь делаешь? Чем занимался весь истекший месяц? Честное слово, лучше б уж ты имел любовницу. Я была бы, пожалуй, за.

– Я тоже.

– Не льсти себе, Барри. Те дни для тебя пролетели.

«Летела б и ты на хер, вслед за ними».

– Так что ты все-таки здесь делаешь? Выкладывай, удар за ударом.

– Хм, хорошо сказано: удар за ударом.

– Ну а что? На дороге пусто, а ты за несколько недель не сказал мне ничего интересного.

– Ты хочешь от меня разглашения конфиденциальной информации?

– Барри, лучше скажи. Или готовься ближайшие три года спать с открытым глазом, так как, поверь мне, я ведь все равно докопаюсь. Ты же знаешь, какая я становлюсь, стоит мне на что-то настроиться.