Сталин не бывал в войсках, поэтому об их боеготовности он мог судить только по докладам руководства армии. А то, что эти доклады были обнадеживающими, я нисколько не сомневаюсь, иначе не сидеть на своих местах ни наркому обороны, ни начальнику Генерального штаба.

Возможно, руководитель страны считал, что достаточно ему дать команду, и весь сложный войсковой механизм тут же будет приведен в немедленную готовность к отражению противника. Поэтому приказ о приведении в боевую готовность войск западных приграничных округов, чтобы заранее не насторожить немцев, был послан только за несколько часов до нападения.

Очень интересные факты вспоминал адмирал Н. Г. Кузнецов, вызванный к наркому обороны около 23 часов 21 июня 1941 года и получивший от него предупреждение о возможном нападении Германии: «Когда я возвращался в наркомат, меня не покидали тяжелые мысли: когда Наркому обороны стало известно о возможном нападении гитлеровцев? В котором часу он получил приказ о приведении войск в полную боевую готовность? Почему не само правительство, а Нарком обороны отдал мне приказ о приведении флота в боевую готовность, причем полуофициально и с большим опозданием? Было ясно одно: с тех пор как Нарком обороны узнал о возможном нападении Гитлера, прошло уже несколько часов. Это подтверждали исписанные листки блокнота (когда Кузнецов прибыл к Тимошенко, Жуков под его диктовку писал радиограммы в войска. — Р.И.), которые я увидел на столе. Уже позднее я узнал, что руководители наркомата обороны — нарком и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И. В. Сталину (выделено мною. — Р.И.).

Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю. Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И. В. Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом, — что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И. В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО.

Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И. В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в этот вечер к И. В. Сталину были вызваны московские руководители А. С. Щербаков и В. П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. „Возможно нападение немцев“, — предупредил он»[165].

Таким образом, Сталин и руководство армии прекрасно знали о том, что произойдет утром следующего дня, но никакой тревоги это у них не вызывало. Поэтому и телеграмма о приведении войск западных округов в боевую готовность была отправлена из Москвы в 00 часов 30 минут 22 июня 1941 года. Видно, руководство страны и армии рассчитывало, что их соединения и части успеют занять оборонительные позиции на границе (по плану прикрытия на это отводилось от 3 до 9 часов) непосредственно перед наступлением наземных войск вермахта, но это оказалось несбыточной надеждой.

Правительство и руководство Красной армии совсем не учли одного: достаточно длительную передачу зашифрованного приказа по линии Центр — штабы округов — штабы армий — штабы корпусов — штабы дивизий — войска. А если уже прервана связь в одной из этих цепей?

Вот и пришлось получившим приказ и выдвигавшимся на свои оборонительные участки с запозданием частям приграничных войск принять свой первый бой на не подготовленных к обороне рубежах, в условиях превосходства противника.

Негативным образом сказалось и то обстоятельство, что никаких четких указаний по действиям при нападении противника в войска послано не было, только туманная фраза — «не поддаваться на провокации». Да и приказ на ответные действия войск (в том числе и на открытие артиллерийского огня) был отдан только в 6 часов 30 минут[166], когда нога врага уже топтала советскую территорию. В этом случае правительство Германии уже не могло бы отговориться тем, что это провокация их генералов.

Несмотря на достаточно много данных о готовности германских войск к вторжению на территорию Советского Союза, их сосредоточении в отдельных районах, командованием РККА не были приняты меры к своевременной перегруппировке своих войск на угрожаемые направления, созданию здесь глубинной обороны. А для принятия такого решения у руководства Красной армии имелось достаточно много оснований. Как отмечало Военно-научное Управление Генерального штаба, «…в этой сложной обстановке у Советской Армии имелись большие возможности не допустить или во всяком случае значительно уменьшить размеры той катастрофы, которая произошла в первые дни войны»[167].

Одной из важных причин наших военных неудач явился просчет военных теоретиков Красной армии, ошибочно считавших, что в начальный период войны (15–20 дней) боевые действия будут проходить в ограниченных масштабах при одновременном проведении отмобилизования, сосредоточения и развертывания главных сил противоборствующих армий. Но к 22 июня мобилизация, сосредоточение и развертывание германских войск были уже завершены, о чем прекрасно знало военное руководство страны. До командного состава войск западных военных округов не были доведены и новые методы ведения начального периода войны, что стало для них полной неожиданностью.

В своих расчетах Генеральный штаб РККА исходил из предположения, что противник первоначально предпримет наступление только частью своих сил и война неизбежно примет затяжной характер. А командование вермахта сразу ввело в сражение большую часть своих войск, сосредоточенных у границы, что стало неприятной неожиданностью для руководства Красной армии. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков впоследствии вспоминал: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов»[168].

Заранее не были отработаны и вопросы вывода войск из-под первого удара и ведения длительной стратегической обороны, так как предстоящие боевые действия Красной армии рассматривались только как наступательные.

Войска, выдвинутые к границе, вернее большая их часть, должны были постоянно находиться в полной боевой готовности к немедленным боевым действиям. Но этот факт был нарушен. Из приграничных соединений были изъяты артиллерийские и зенитные части, саперные подразделения, которые находились на окружных или армейских сборах, на полигонах и строительстве укрепрайонов, ослабив боевые возможности своих частей и соединений. Неужели командование округов и армий, получая тревожную информацию с границы, не могло своим решением закрыть эти сборы и перенести их до лучших времен?