С присущим жителям континента фатализмом Мэри, пожав плечами, подтвердила:

— Вы правы. Такова жизнь. А теперь скажите мне, — она взяла его под руку, — что еще я могу сделать для наших голубков?

Беверли решительно высвободился из женских рук. Нельзя допустить, чтобы она узнала, что на какое-то крошечное мгновение он испытал приятное ощущение — нечто вроде разряда статического электричества при прикосновении к шерсти. Она могла принять его за что-нибудь другое…

— Можете идти, — велел он, а сам гордо отправился в другую сторону.

Мэри долго смотрела вслед удаляющейся фигуре дворецкого. Он совсем не относился к ее типу: слишком старый, слишком чопорный, к тому же он ненавидел женщин. Она повернула в противоположную сторону и направилась в кухню, выбросив на время из головы все мысли об Эвелине и Джастине Пауэлле.

Хотя они с Баком Ньютоном неплохо проводили время, соблазнить его не составляло труда, не было тут задора, изюминки. К тому же она почти уверена в том, что знает, почему его назвали Бак[4]. Ему подошла бы любая более или менее привлекательная женщина — вернее, даже любая женщина.

Но Беверли — совсем иное дело. Соблазнить его было бы непросто!

Эвелина долго молча смотрелась в зеркало.

— Да, — прошептала она наконец, — я вижу.

И она действительно увидела себя. Только не в зеркальном отражении. Она увидела себя в его глазах. И что бы она ни думала и чему бы ни верила до сих пор, сегодня она не сомневалась в том, что в глазах Джастина Лауэлла она действительно является воплощением жен-красоты.

— Да, ты прекрасна, — прошептал он.

Она медленно повернулась и обвила руками его шею. За несколько минут все, что она знала о себе, рухнуло, она узнала себя новую. Сразу появившаяся в ней уверенность придала изящество ее движениям, отразившимся в таинственном блеске глаз.

Он лишился дара речи. Поток его красноречия наконец иссяк, сменившись первобытным желанием, настолько острым, что он чуть не упал на колени. Он взял в ладони ее лицо, наклонился и легонько провел губами по ее губам. Губы у нее были теплые. Нежный, женственный, притягивающий аромат ее тела усилился с возникшим возбуждением.

Джастин чувствовал щемящую боль в паху, руки у него дрожали от нетерпения. Желание и потребность в ней — еще не оправдание. Она действует импульсивно, поддавшись чувству благодарности к нему за то, что сказал ей, насколько она красива.

Но несмотря на все свои мысли, он приподнял ее на руках, постепенно перемещая к кровати, приближаясь к погибели. К своему раю. Он сначала заколебался на грани совершения немыслимого поступка. Ведь он намеревался соблазнить молодую, незамужнюю, невинную девушку! Но тут она приподнялась на цыпочки и притянула к себе его голову. Прижавшись губами где-то возле его уха, она прошептала прерывающимся голосом: — Я тоже хочу тебя.

Ее слова обратили в пыль все его сомнения. Желание бушевало в нем, словно адское пламя. Разве он соблазнитель? Он соблазненный. Граница между понятиями стерлась. Держа ее за бедра, он опустился на колени и прижался губами к мягкому изгибу под ее грудью. Услышав, как она втянула в себя воздух, он сделал последнюю попытку проявить благородство.

— Скажи, чтобы я остановился, — хрипло попросил он. — Я еще могу. И сделаю. Только скажи. Я сильный человек, Эви, но ты лишаешь меня силы воли. Я стыжусь своей слабости, но отдал бы все что угодно, лишь бы почувствовать тебя под собой, лишь бы погрузиться в тебя.

Он надеялся, что грубость его слов и картин, нарисованных им, от которых ему самому стало трудно дышать и учащенно забилось сердце, испугают ее. Или соблазнят. Он резко прижал ее к себе, так что она едва удержалась на ногах и была вынуждена уцепиться за его плечи.

— Даю тебе последний шанс, Эви. Прогони меня. — Он закрыл глаза, ожидая ответа.

— Нет, — сразу же возразила она. Голос ее звучал уверенно, хотя немного дрожал.

Он поднял глаза и встретился с ее потемневшим взглядом. Его руки скользнули ей за спину. Пальцы, чувствительные как у вора-взломщика, нащупали и мгновенно расстегнули несколько дюжин перламутровых пуговок. Развязать тесемки на корсете было еще проще. Потом он поднялся на ноги и спустил с плеч ее платье. Оно улеглось на пол вокруг ее ног. Высвободил ее из вышитого корсета и отбросил его в сторону.

Сейчас ее тело, такое горячее и напряженное, казалось чужим — слишком уж оно оставалось твердым и неподатливым. Конечно, он напугал ее до смерти. Надо быть осторожнее. Он провел кончиками пальцев по линии подбородка, опустился к шее, обласкал плечи. Он скользнул по хрупкой грудной клетке к изящному изгибу талии и нежной округлости бедра. Затем его пальцы проследовали по ягодицам, прикрытым тафтой нижней юбки, к узкой ленточке, которая развязалась с одного раза. Нижняя юбка соскользнула вниз вслед за платьем и улеглась поверх него вокруг ее очаровательных ножек.

Она осталась только в сорочке, кружевных панталончиках с шелковыми ленточками, которые завязывались вокруг щиколоток, и чулках. И еще — ничего себе! — на ногах у нее все еще были туфли. Она проследила за его взглядом и, как бы поняв нелепость присутствия туфель на ногах, сбросила их, потеряв в результате два дюйма роста.

Он сразу же почувствовал себя угрожающе громоздким. Он может причинить ей боль, тем более что она девственница. Пока он боролся с собой, обдумывая проблему, она протянула руку и, ухватив его за манишку сорочки, принялась расстегивать пуговицы.

— Мне кажется, что так будет правильно.

Пораженный ее проницательностью, он с благодарностью сбросил с себя фрак, за которым последовала парадная сорочка. Он ждал, отсчитывая удары сердца, а она просто смотрела на него. Ему почему-то очень важно было узнать, что выражает взгляд ее широко распахнутых глаз. Одобрение? Страх? Может быть, он кажется ей слишком большим? Или неуклюжим?

Он мысленно умолял, чтобы она прикоснулась к нему, и она, как бы в ответ на его безмолвную мольбу, подняла руку. Рука остановилась в дюйме от его плоти. Он умрет, если она будет медлить.

— Осторожно, — хрипло пробормотал он.

— Я не хочу быть осторожной.

— Ну почему, почему тебе непременно нужно спорить? Ох! — вздохнул он.

Она прикоснулась к нему. Ее пальцы с приятной легкостью прошлись по его груди, робко пробираясь сквозь густые островки волос. Она — немного возбужденная и восхитительно женственная — заглянула ему в глаза.

— Тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе. Я заметила это еще в винном погребе. Вот и сейчас тоже.

— Нравится? — Джастин шагнул к ней, но она отступила, как будто то, что она прочла в его глазах, вернуло ей способность мыслить здраво. Слишком поздно. — Эви, — сказал он низким, хриплым голосом. — Ради твоего прикосновения я готов совершить самые ужасные преступления.