Технократические реформы возможны. Все, что предложит Кудрин и что не будет затрагивать суды, политическую конкуренцию, демократические свободы, ограничение личной власти Путина, имеет шансы на реализацию. Собственно говоря, технократические реформы шли на протяжении всего последнего путинского президентского срока. Однако важной особенностью технократических реформ, которые приспосабливаются к авторитарным политическим институтам, является их крайне низкая эффективность.

Основным инструментом ускорения экономического роста, которым располагает Кремль, являются смягчение бюджетной политики (например, повышение цены отсечения для нефтегазовых доходов или повышение предельного размера дефицита бюджета до 2–2,5 % ВВП; 1 % ВВП – это примерно триллион рублей) и финансирование инвестиционных расходов за счет средств из этого источника как в рамках федеральных программ, так и на уровне регионов.

На мой взгляд, с учетом крайне низкого уровня госдолга (15 % ВВП) такая политика не несет никаких потенциальных угроз. Однако Минфин выступает категорически против этого (не аргументируя своей позиции). Поэтому вероятность ослабления денежной или бюджетной политики, на мой взгляд, крайне мала. У Путина весьма высокая степень доверия к Набиуллиной – Силуанову, которые (по его мнению) блестяще справились с кризисом 2014–2015 годов.

Эффект санкций – изоляция от западных финансовых рынков – полностью перестал ощущаться в середине 2016 года. С тех пор российские банки и компании привлекают в огромных объемах долговой и акционерный капитал. Кроме того, ЦБ создал системы ведения валютных корсчетов российских банков, попавших под санкции, что позволит избежать такого жесткого шага (когда и если он случится), как запрет американским и европейским банкам на ведение расчетов для подсанкционных банков.

Наиболее сильный эффект от санкций – фактический запрет на передачу России любых новых технологий. Но его эффект будет накапливаться медленно, а выражаться будет в нарастающем отставании от передовых стран. Что обидно, но не влияет на устойчивость системы.

Новые санкции вряд ли хоть как-то дестабилизируют ситуацию в России. Они будут персональными, т. е. это будет запрет на выдачу виз плюс замораживание активов на территории США. С одной стороны, это никак не влияет на экономическую динамику. С другой – я не очень понимаю, почему вдруг американцы введут санкции в отношении крупнокалиберного бизнеса, условно, Потанина – Михельсона – Лисина и т. д. Если бы их лишили свободы передвижения по миру, то это было бы сильным шагом по внесению разлада в элиты. Но этого не будет. А распространение санкций на Пригожина и путинского массажиста мало что изменит в политической ситуации. С третьей стороны, основная масса российских миллиардеров получает свои доходы от продажи сырья (или телефонных частот, как Евтушенков), ничего другого они делать не умеют. Попытка надавить на Путина обернется для них потерей бизнеса, а они слишком жадные и прагматичные, чтобы бодаться с дубом.

Долгое время люди верили в то, что набором некоторых воздействий можно любой материал превратить в золото. И в мире была даже такая наука – алхимия, которая ставила перед собой эту задачу. Но в какой-то момент ученые договорились между собой принять как аксиому – формулировку, не требующую доказательств – что такое невозможно. И алхимия как наука прекратила свое существование. Примерно то же самое было с вечным двигателем. Или с решением задачи квадратуры круга. И многих-многих других. И происходило это совсем не потому, что сама по себе задача переставала быть интересной и привлекательной, а потому, что человечество накапливало достаточно большой набор знаний и опыта, которые позволяли признать задачу, не имеющей решения.

Все это я пишу потому, что, на мой взгляд, дискуссия о том, “что бы такое сделать с российской экономикой, чтобы она начала быстро и устойчиво расти” перешла в очень похожее состояние. Нет, эта задача, безусловно, имеет решение. Хотя на ее пути лежат весьма серьезные препятствия, о которых эксперты в дискуссиях о долгосрочных перспективах нашей страны не любят говорить. Достаточно вспомнить, например, о демографических характеристиках России: наша страна входит не просто в период быстро снижающейся численности населения, но и в период радикальных изменений возрастной структуры населения, когда численность пенсионеров будет расти, а численность работающего населения – снижаться.

Или задуматься о том, что сегодня Россия не производит практически ничего нужного всему остальному миру, за исключением сырья и продуктов его первичной переработки – доля углеводородов, металлов, первичной химии, удобрений, леса и древесины превышает 85 % российского экспорта. Я абсолютно не верю в долгосрочный рост с опорой на собственные силы, на внутренний рынок – это время давно прошло, а относительного ускорения добиваются только те страны, которые стремятся к международной экспансии своих товаров и услуг, к включению страны в международные цепочки производства добавленной стоимости. Или посмотреть на географическую карту мира и подумать над простым вопросом: а во сколько обходится России содержание огромной низкозаселенной территории, существенная часть которой находится в холодном климате с долгими зимами? Где крупные сибирские индустриальные центры расположены в трех-четырех-пяти тысячах километрах от портов, на преодоление которых по российским железным дорогам, требуется огромное количество времени и денег.

Конечно, можно бесконечно говорить о том, что у России есть огромный запас природных ресурсов, которые в другой ситуации могли бы стать действенным источником финансовых ресурсов для экономического обновления страны, как, например, это случилось в Норвегии, или Канаде, или Австралии, или Новой Зеландии. Да, но при этом в мире есть гораздо большее количество стран, которые добились успеха, будучи активными импортерами первичных ресурсов, – Япония, Китай, Южная Корея, Швейцария, Польша… Можно долго рассуждать о достоинствах и высокой квалификации российской рабочей силы, которая на поверку (в среднем, а не по отдельности) далеко не столь квалифицирована и образована, да к тому же и развращена сверхвысокими (по сравнению со странами аналогичного уровня развития) зарплатами.

Одним словом, у России, как и у многих стран, есть свои конкурентные преимущества и недостатки. И давайте признаем, что не их комбинация является причиной поистине бедственного положения российской экономики, которая на ровном месте, при весьма комфортных нефтяных ценах, постепенно потеряла всю динамику развития – темпы движения нашей экономической машины начали устойчиво замедляться с конца 2011 года, когда и снижение нефтяных цен, и западные финансовые санкции были даже не на горизонте, а за его линией. И точно так же нельзя сказать, что в последние пару-тройку лет российские власти допустили какие-то серьезные просчеты в своей экономической политике (оставим в стороне декабрьский финансовый кризис – там были ошибки не в самой выбранной политике, а в медлительности ее реализации и абсолютной потере доверия со стороны рынка), которые что-то сломали в ранее хорошо работавшем механизме.