бы они все сейчас по развалинам Олимпа в виде чего-то многоногого и многорукого.

Аид представил эту прекрасную картину и тихо рассмеялся; Геката с Персефоной отчего-то подскочили — на нем скрестились четыре пары подозрительных глаз.

— Асклепий, — ласково позвала царица, — Иди-ка сюда!

— Не надо Асклепия, — открестился Аид, заметив, что лекарь уже собрался оторваться от Зевса, над которым нависал вместе с Герой. — Пойдем лучше к Танату. Я уверен… — он хотел пояснить, что раз Асклепий занят Зевсом, то Пэон точно не рискнет подходить к раненому Убийце и будет либо поить нектаром нимфочек, либо лечить глухоту Афины, но не стал договаривать и махнул рукой.

Танат обнаружился неподалеку. Его голова лежала на коленях Макарии, в глазах стоял туман — то ли из-за того, что он слишком сильно ударился во время взрыва, то ли из-за того, что царевна вздумала гладить его по голове, перебирая волосы, и Убийца оказался к этому морально не готов. Так или иначе, Макария явно решила воспользоваться его состоянием и с пугающей целеустремленностью пыталась напоить нектаром. Танат слабо сопротивлялся, не желая ощущать себя беспомощным, но итог этой битвы, так сказать, был известен заранее.

— Папа! Мама! — возмущенно пожаловалась дочь, увидев его с Персефоной. — Не пьет!.. Скажите ему!..

— Со мной все в порядке, — сквозь зубы сказал Танат.

— На твоем месте я бы все-таки выпил, — зловеще сказал Аид, склонившись над Убийцей и ощупывая его голову. — С нее же станется и жертвенную кровь принести… нацедить…

— Надеюсь, ты не надумаешь лечить его, как тогда меня, ты сам едва на ногах стоишь, — озабоченно сказала Персефона.

Аид покачал головой — еще бы, ага. План самоубийственных мероприятий на сегодня был выполнен с запасом. Все, что он собирался — убедиться, что с Танатом все будет в порядке, а потом найти какое-нибудь спокойное место и отдохнуть.

— Пойдем, — мягко, непривычно-мягко сказала Персефона, когда Танат все же выпил злополучный нектар, и они уговорили Макарию отпустить его. — Надеюсь, мне сейчас не попадется этот… Афроарес, или еще что-то подобное…

— Деметра, — негромко сказал Аид.

— Да, например, Деметра, — не сразу поняла Персефона, и Аиду пришлось выразительно кивнуть в сторону деловито приближающейся Плодородной. — еще чего не хватало, — прошипела она.

На усталом лице царицы мгновенно отразилась вся ее дочерняя любовь.

— А у меня скоро будет бабушкофобия, — жизнерадостно заявила Макария, никоим образом не заботясь о том, чтобы соизмерять громкость своих реплик со скоростью приближения Деметры. — Надеюсь, у нее нет цветов?!

— Дитя мое! — ожидаемо ахнула Плодородная. — Кора, — позвала она, озабоченно покачав головой. — Нам нужно поговорить, — она перевела взгляд на Аида. — Пожалуйста, оставь нас, — она схватила плотно сжавшую губы Персефону под локоть и потянула за собой.

Персефона споткнулась, будто оступившись, обернулась через плечо, встретила два одинаково подозрительных взгляда и нервно улыбнулась.

Макария отошла от Таната, и, не спуская глаз с удаляющейся мамы и бабушки, взяла Аида за руку:

— Ну что, засекаем полчаса? — прошипела она. — Я ей не доверяю.

— А мне кажется, она осознала, — шепнул в ответ Аид. — Смотри, за сегодня она ни разу не назвала меня подземным пауком. Вряд ли она потащила Персефону в этот поганый источник, как там его…

Макария согласилась — еще раз осмотрела Таната, и, взяв с него клятву сидеть на месте до прихода Гекаты, ускакала на поиски Трехтелой.

Аид, чуть улыбаясь, смотрел ей вслед, пока Танату, не иначе, от сотрясения мозга, не пришло в голову заявить что-то вроде «Иногда мне кажется, что она действительно твоя дочь».

— Не понимаю, о чем ты, — категорично заявил Аид. — Макария — моя дочь.

Танат предпочел не продолжать эту сомнительную тему; потом появилась Геката, и Аид тихо ускользнул. Потом он наткнулся на Геру, которая, щебеча и размахивая Аресовой ногой, успевала не только руководить размещением раненых и инструктировать команду олимпийских богов относительно ведения поисков Аресофродиты, но и строить глазки Асклепию. Гера сходу отправила Аида с Гефестом, и бог-кузнец, грустный, опечаленный всей этой неприятной ситуацией с Афродитой, отвел его в какие-то безликие гостевые покои.

Главное, там был бассейн с горячей водой, и больше Аиду от этого мира не нужно было ничего. Смыв грязь, засохший ихор и с большим трудом избавившись от мраморной крошки, набившейся в волосы, он лег на каменный борт и закрыл глаза.

Потом, кажется, был не то короткий сон, не то забытье. Он очнулся от прикосновения к щеке чьих-то тонких прохладных пальцев — это была Персефона.

— Я… — не хотела тебе мешать, — смутилась она, убирая руку. — Отдыхай.

— Все хорошо, — сказал он, чуть повернув голову. Он все еще лежал у бассейна, но кто-то накрыл его тонким покрывалом, а волосы успели высохнуть.

Персефона выглядела лучше — она явно успела переодеться и хотя бы немного отдохнуть. Пожалуй, следовало о чем-нибудь у нее спросить, или, протянув руку, коснуться ее, но он ничего не сделал и просто лежал, рассматривая золотистый узор на ее тонком зеленом хитоне. Совершенно не хотелось ничего делать — лишь наслаждаться покоем и дразнящим ощущением нереальности.

Когда-то, пожалуй, он подумал бы, что это сон — но нет, он столько времени провел в чужих снах, что мог отличить одно от другого.

— Есть несколько нерешенных вопросов, — тихо сказала Персефона. — Твоих и моих.

На ее губах появилась странная улыбка — слишком теплая, слишком нехарактерная для той Персефоны, к которой он привык — поэтому Аид все же не выдержал, сел по-турецки и сощурил глаза:

— Скажи-ка, сначала, как звали ту тварь с раздвигающимися зубами, которая притворялась твоим сыном? — подозрительно уточнил он.

— Его звали Загрей… — несколько растерялась Персефона. — Так! — спохватилась она, — А что это за многообещающее начало? Ты решил проверить, я это или нет?

— Учитывая, что с момента моего возвращения все только и делают, что ходят в чужих обличьях, и это может быть вовсе не ты, а Гера, Деметра, Артемида…

— Ну, знаешь, Гера, она бы сразу пришла к тебе голой, — заявила Персефона. — Но раз уж вопрос стоит так, тогда я тоже хочу убедиться, что передо мной Владыка Аид, а не Гефест или Аполлон. Скажи, когда ты пошел вытаскивать меня из бредового сна, какие были твои аргументы…

Она насмешливо прищурилась, чуть подавшись вперед, и Аид улыбнулся:

— Я тогда много всего говорил и предлагал, но по-настоящему тебя пробрало только одно предложение — чтобы ты проглотила Макарию…

— Именно! — согласилась царица. — Не представляю, как до такого вообще можно было додуматься… И, в целом — до всего. В частности, я только недавно узнала, что ты удочерил Макарию…

— Так получилось.

— И еще