– Держать Эдриена Уолла в одиночестве и в изоляции – в наших общих интересах.

– Я понятия не имею, какие у тебя тут интересы, – отозвался Бекетт. – Ты хотел с ней поговорить. Я это устроил.

– А остальное?

– Я сделаю, что обещал.

– Он реально сломлен, этот наш мистер Уолл. – Начальник коснулся телевизионного экрана, развалившихся на отдельные пиксели глаз. – Либо это так, либо более крепких ребят я еще не видывал. После тринадцати лет я по-прежнему ни в чем не уверен.

– Это ты вообще к чему?

– Мне еще нужно перед тобой объясняться? Потому что мы когда-то были друзьями? Потому что я так щедро обращаюсь с собственным временем?

Начальник примолк, и Бекетт тоже ничего не сказал.

Они вообще не были друзьями.

Даже близко друзьями не были.

* * *

Если Элизабет и хотела получить дальнейшее представление об Эдриене, то в первые минуты суда ее желание не осуществилось. Его ввели в ручных и ножных кандалах – девятнадцатого задержанного в общей очереди. Он не сводил глаз с пола, так что она видела только его макушку и очертания носа. Элизабет смотрела, как он шаркает к длинной скамье, и пыталась совместить это зрелище с образом человека, которого видела на экране в кабинете начальника тюрьмы. Каким бы выбитым из колеи он сейчас ни казался, выглядел Эдриен вдесятеро лучше: не обрюзгшим, а просто массивным, встревоженным – но не сумасшедшим. Она страстно желала, чтобы он посмотрел в ее сторону, и когда его карие глаза взметнулись вверх, то ей показалось, что между ними проскочила некая искра, протянулась какая-то ниточка, передающая мысли и чувства. Она ощутила так многое в нем – не просто упорное своеволие и страх, но еще и глубочайшее одиночество. Все это вдруг вспыхнуло всего на один миг, а потом вмешался наполнивший судебный зал гомон, и его голова опять упала на грудь, словно под тяжестью нацеленных взглядов. Копов. Репортеров. Остальных подсудимых. Все они получили свое. Все знали. Сколько бы народу ни было в зале – а он был буквально переполнен, – ничто не вызвало такую бурю, как Эдриен Уолл.

– Охренеть! Ты только посмотри, что творится! – Бекетт проскользнул на соседнее место, вытянул шею, рассматривая двойную шеренгу телеоператоров и репортеров. – Просто не могу поверить, что судья допустил весь этот цирк! Вон, эта, как ее… С Третьего канала. Блин, прямо на тебя смотрит!

Элизабет с ничего не выражающим лицом бросила взгляд в ту сторону. Смазливая блондинка с ярко накрашенными ногтями, в тесном красном свитере, поднесла к уху растопыренные пальцы – типа, может, созвонимся? – и нахмурилась, когда Элизабет ее проигнорировала.

– Не видишь начальника тюрьмы? – спросил Бекетт.

– Знаешь что? Только не здесь. – Элизабет подтолкнула его в плечо и вслед за ним выбралась в проход между скамьями. За ними следило множество глаз, но ей было плевать, что там могут подумать Дайер, Рэндольф или прочие копы. – Знаешь, твой дружок-тюремщик – реальный говнюк.

Они свернули в вестибюль; людское море волновалось вокруг них, расступаясь при виде значка Бекетта. Элизабет затолкала его в угол рядом с мусорным бачком и каким-то татуированным малым, дрыхнувшим на скамейке.

– Он вообще-то не совсем мой дружок, – произнес Бекетт.

– Тогда кто?

– Он меня как-то раз выручил, когда я попал в одну поганку. Вот и всё. Я думал, он тебе тоже поможет.

– Почему он оказался тогда возле бара?

– Не знаю. Просто приехал.

– О чем это вы спорили?

– О том, что я не хочу, чтобы он, блин, маячил на моем месте преступления! Что вообще происходит, Лиз? У тебя нет причин на меня злиться.

Бекетт был прав, и она это знала. Передвинувшись к узкому окну, Элизабет обхватила его руками за плечи. День снаружи был слишком хорош для того, что неумолимо надвигалось на них.

– Он показал мне ту запись.

– И людей, которых убил Эдриен?

– Людей, которых он мог убить.

– Ты что, не думаешь, что он на это способен?

Элизабет невидяще уставилась в стекло. Эдриен всегда был помягче большинства остальных, но, как и у всех хороших копов, внутри у него были стальной стержень и непоколебимая воля. Могли ли такие страдания, закрутившись тугим узлом, превратиться в нечто бесформенное и яростное? Естественно, могли. Но превратились ли?

– Люди уже вынесли свой приговор. Я это чувствую.

– Это не так.

– Да ладно тебе! Когда ты последний раз видел столько копов на первом слушании? Я насчитала двадцать три человека, включая капитана. Сколько обычно бывает? Шесть, семь? Ты только посмотри! – Элизабет махнула на толпу, проталкивающуюся в двери зала. Та была вдвое гуще, чем обычно – зрители и пресса, все злые и полные любопытства.

– Люди напуганы, – сказал Бекетт. – Еще одна женщина. В той же самой церкви.

– Это натуральная охота на ведьм!

– Лиз, погоди…

Но она его не слушала. Протолкалась сквозь толпу и нашла другое место в зоне, отведенной для полицейских. Люди все еще таращились на нее, но ей было плевать. Может, Чарли все-таки прав? Не тот ли это путь, когда сердце говорит одно, а факты намекают совсем на другое? Первое дело Эдриена рассматривалось в почти таком же зале суда, и его осудила коллегия присяжных, составленная в основном из его собственных сверстников. Но ведь они не знали всего, так? Например, причину, по которой его ДНК нашли под ногтями мертвой женщины…

Причины и тайны, супружеская измена и смерть.

По словам Эдриена, никто не знал, что он спал с жертвой, но действительно ли все было настолько шито-крыто? Как насчет отца Гидеона? Если Эдриен спал с его женой, Роберт Стрэндж вполне мог это знать. Секс. Измена. Жен убивали и за меньшее. Если он подставил ее любовника, то просто все в одном флаконе: неверная супруга наказана, ее хахаль за решеткой. Но у Роберта Стрэнджа имелось алиби. Бекетт самолично его проверял.

«А как насчет жены Эдриена?»

Интересный вопрос. Знала ли Кэтрин Уолл, что ее супруг ей изменяет? Она была беременна, наверняка ревновала. Ее не включили в расследование, поскольку никто, кроме самого Эдриена и его адвоката, не знали про интрижку.

А что, если это не вся правда?

Вопреки совету своего адвоката Эдриен отказался тогда занять место на свидетельской трибуне. Окажись он там, то смог бы объяснить все то, что привело к его осуждению. Он сказал, что помалкивал на этот счет, поскольку не желал причинить боль своей жене и потому, что ему все равно никто не поверил бы. А вдруг здесь присутствовало и нечто большее? Что, если он не хотел впутывать ее в дело об убийстве? Давать показания против нее?

Неужели Эдриен отправился в тюрьму, чтобы защитить собственную жену?

Если Кэтрин Уолл знала об интрижке, то у нее имелся мотив убить Джулию Стрэндж. Было ли у нее алиби? Скорее всего, никто этого так и не узнает. Женщина пропала с концами, дело закрыто. Так что Элизабет стала обдумывать собственно преступление само по себе. Чтобы задушить человека голыми руками, требуется определенная сила. Равно как и для того, чтобы поднять тело, разместить его на алтаре. Справилась бы с этим женщина?