— Возвращаясь от барной стойки, я заметил у вас блокнот.

— Не то чтобы дневник да и не писательская записная книжка как таковая. Скорее, памятка о том, с кем я встречалась, что эти люди говорили. Я заношу туда свои первые впечатления, фиксирую восприятие, внешние данные и все такое. Характеристики личности, которые не улавливает аудиокассета.

— А-а, понятно. Хорошая идея. И вы всюду носите этот блокнот с собой?

— Да, пожалуй. Делать записи давно вошло у меня в привычку. Можно сказать, это мое второе «я».

Я взял бокал, сделал два глотка и наклонился к Лавинии.

— Значит, вы и о встрече со мной напишите, да?

Она улыбнулась, ее серые глаза заискрились.

— Возможно. Если будет вдохновение.

— Понятно, — кивнул я. — И что же вы напишите?

— Боюсь, мистер Вудс, — отвечала она с притворным высокомерием в голосе, — это останется между мной и моим блокнотом. Информация исключительно для моего пользования.

— То есть вы даже мужу не показываете свои записи?

Она рассмеялась.

— Особенно мужу! — сказала она, в то время как официант поставил перед ней заказанное блюдо. — Дело в том, что после развода, вот уже семь лет, мы с ним практически не общаемся. В общем-то, это глупо, ведь у нас двое детей, мы столько лет прожили вместе, но…

— Понимаю. А у вас есть кто-нибудь? Кто-то, с кем вы…

— Вы пытаетесь выяснить, одна ли я? Да, я одна. И ни с кем не встречаюсь. И меня такая жизнь устраивает во всех отношениях. А вы?

— Я?

— Да.

— У меня была девушка… Элайза… когда я учился в университете, но мы с ней расстались не очень хорошо.

— Сочувствую.

— Не стоит. Как говорится, я уже остыл к ней. Изгнал ее из своего сердца.

— Это хорошо. Для вас.

Лавиния вдруг опять начала смеяться, прикрывая рот салфеткой.

— Простите, простите, ради бога, — с трудом выговорила она, махнув рукой.

— Что такое?

— Да нет, ничего. Просто глупости всякие лезут в голову.

— Какие?

— Так и быть, скажу. Только обещайте, что не обидитесь?

— Хорошо.

— Обещаете?

— Просто я подумала… сама не знаю почему… что вы… понимаете… вы и мистер Крейс…

— Что?

— Что вы… вместе.

— Что-о?

— Это просто глупая мысль, фантазия, ничего более.

— И с чего вдруг она у вас возникла?

— Не знаю. У меня создалось впечатление, что вы с ним близки, что он вам очень дорог. Когда вы говорите о нем, у вас даже глаза светятся. Надеюсь, я вас не обидела?

— Нет, конечно. Что за глупости?

— Правда? Вы ведь сказали бы, если бы мои слова обидели вас, да?

— Непременно. Однако после этих ваших слов, пожалуй, мне не мешало бы еще выпить.

Я улыбался, но внутри у меня все кипело от негодования. Что навело ее на эту мысль? Почему у всех эта мысль возникает?

— Позвольте узнать, как вы подружились с Гордоном Крейсом?

— Работу у него я нашел случайно, — ответил я, разрезая голубя. — Я нанимался преподавать английский одному юноше из итальянской семьи, но тот вляпался в скандальную историю, и я остался без этой работы. А я хотел остаться в Венеции, чтобы осуществить одну свою безумную идею: написать роман, действие которого частично происходило бы в Венеции. Поэтому когда подвернулась работа у мистера Крейса, я ухватился за нее. В то время она удовлетворяла всем моим потребностям.

— Ясно. Я и не знала, что вы пишите.

— Ну вообще-то, с книгой пока ничего дельного не получается.

* * *

После обеда мы пошли пить кофе в элегантную столовую в передней части особняка. В большие окна светило солнце, омывая все и вся бледно-золотистым сиянием. Проводя ладонью по волосам, я заметил, что Лавиния смотрит на меня озадаченно: взгляд прищуренный, брови сдвинуты, так что кажется, будто ее лоб разделен надвое. В следующее мгновение глаза ее стали шире, рот приоткрылся.

— Невероятно, — прошептала она.

— Простите?

— Нет, не может быть, — произнесла она, продолжая пристально смотреть на меня в замешательстве. — Глупость какая-то.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю.

Я знал, что она увидела.

— Как же я раньше не заметила?

— Что?

— Вам знакомо имя Кристофера Дэвидсона?

— Нет, — ответил я. — А должно?

— И вы никогда не видели его фотографию?

— Не припомню.

— Пойдемте со мной. — Лавиния поставила чашку на стол и поднялась.

— Прошу прощения?

— Наверх. Хочу показать вам кое-что.

Она стремительно вышла из столовой и почти бегом стала подниматься по широкой деревянной лестнице.

— Вы объясните мне, в чем дело?

Мы зашагали по коридору, на стенах которого висели гравюры с изображением гостиницы и пейзажей Дорсета.

— Через минуту. Просто хочу показать вам кое-что.

В конце коридора она остановилась и, пошарив в сумочке, достала ключ.

— Входите, — сказала Лавиния.

Она бросила сумочку на большую кровать и прошла к туалетному столику с тремя зеркалами. Я закрыл дверь и последовал за ней. Наши отражения в трельяже были похожи на некий странный триптих. Лавиния стала перебирать кипу бумаг; некоторые из них лежали в тонких пластиковых папках. Выходит, она и впрямь собрала большое количество материала о Крейсе, документы, которые могут мне пригодиться.

— Это где-то здесь, я точно знаю, — хмуря брови, проговорила она.

— Что вы ищите?

— Ага, вот. — Лавиния протянула мне копию черно-белого снимка. — Вы видели это раньше? Его фотографию?

— Нет. А что?

— Ничего не замечаете?

— А что я должен заметить?

— Вы и он… вы же как братья-близнецы.

Я взял у нее снимок и сделал вид, будто внимательно изучаю его.

— Ну да, есть поверхностное сходство, — согласился я.

— Нет, не поверхностное. Под определенным углом вы выглядите как одно лицо. И когда вы провели рукой по волосам…

— Ну и что? Кто это?

— Кристофер Дэвидсон. Возлюбленный Гордона Крейса.

— Боже, — выдохнул я, притворяясь потрясенным. — Да, теперь я понимаю вас. Но…

— То-то же. Почему Гордон Крейс остановил свой выбор на вас?