14

Проходила неделя за неделей, а фрау Шальке не появлялась. Шпана охватило странное беспокойство. Каждый вечер он выходил перед закрытием в лавку и незаметно оглядывал покупательниц — нет, ее не было. Он стыдился, его поведение было недостойным и говорило о слабости. Это уже походило на нервное заболевание.

Было уже почти лето, когда однажды вечером он внезапно опять увидел бледное лицо под темным платком. Он вздрогнул. Бледное лицо едва заметно улыбалось, а темные юркие глаза метнули на него украдкой короткий взгляд. Этот взгляд казался многозначительным. Шпан мгновенно ощутил необычайное смятение и тревогу. Он закрыл за собой дверь конторы и приложил руку к груди. Как билось его сердце! Доктор был прав, с его сердцем что-то неладно — стоило ему немного поволноваться, и оно уже билось часто и неравномерно.

Приказчик постучал и спросил, может ли войти фрау Шальке. Она, мол, хочет уплатить за квартиру. Шпан сидел и с деловым видом писал письмо.

— Кто? Ах, фрау Шальке! Попросите ее обождать две минуты.

Наконец он был в состоянии говорить с этой вдовой с глазу на глаз.

— Долго же вас не было, фрау Шальке! — начал он, стараясь казаться спокойным и равнодушным.

Фрау Шальке казалась смущенной и подавленной. Да, она проездила долго, дольше, чем предполагала. Ее невестка заболела и слегла, и она, разумеется, не могла просто взять и уехать, ей пришлось вести хозяйство брата. Ах, жизнь в городе тяжелая, столько безработных, ее брат, занимавший хорошее место пианиста в кино, тоже очутился на улице. Вдова Шальке умолкла, и Шпан слышал, как она дышит — тихо и часто. Затем, облизав губы кончиком тоненького язычка, она продолжала рассказывать о городе. Время от времени она быстро вскидывала свои бледные, почти прозрачные веки и окидывала его коротким взглядом. Она. чувствовала, что Шпан полон напряженного внимания и только ждет, как бы узнать что-нибудь о Христине. И ей было что ему рассказать! Но она решила не говорить ни слова до тех пор, пока он сам не спросит. Он, наверно, считает ее дурой. Но он ошибается, хотя она и в самом деле не умеет говорить так гладко и красиво, как все эти коммерсанты. В первый раз ощутила она нечто вроде злорадства и неприязни к этому Шпану, носившему золотые запонки на белых манжетах и высокомерно восседавшему за своим письменным столом.

Шпан слушал ее, опустив глаза. Он охотно задал бы ей единственный интересовавший его вопрос, но он не был в состоянии произнести его. Над его переносицей появилась маленькая угрюмая складка: он был недоволен собой. Уважение к себе не позволяет, решительно не позволяет ему хотя бы еще минуту беседовать с этой фрау Шальке, да еще обсуждать с нею вещи, носящие интимный характер. Ведь это жалкое, забитое, преследуемое судьбой создание, несчастная, болтливая и, пожалуй, даже немного слабоумная женщина. И как он только мог связаться с нею? Теперь он был даже сердит на себя. Наконец он поднялся и произнес с достоинством:

— Ну, теперь, надеюсь, вы будете наведываться чаще, фрау Шальке. Всегда к вашим услугам! Вот квитанция!

Фрау Шальке испугалась.

Его слова прозвучали деловито и холодно, словно он и не хотел ничего узнать. Она совершила ошибку, страшную ошибку, и теперь ей оставалось только взять свою корзинку и уйти. Она надеялась опять заработать немного кофе, муки и сахару, однако просчиталась.

Но у двери она обернулась, иначе она не могла поступить: надо хотя бы намекнуть Шпану на то, что он упустил. И она произнесла приглушенным дрожащим голосом, ничего особо не подчеркивая:

— Я совсем забыла вам сказать, господин Шпан, — я ее видела.

Говоря это, она не решалась взглянуть на Шпана и поэтому не могла заметить, что он съежился, как от удара.

— Вы ее видели?

— Да, я ее видела. Не раз.

Шпан молчал. Его голос дрожал, он боялся выдать свое волнение и ждал, пока не утихнет нервное сердцебиение.

— Надеюсь, она выглядит здоровой, — опросил он, достаточно овладев собой.

— Да, она выглядит хорошо. Она очень загорела в городе.

— Ну, это приятно слышать.

— И она, по-видимому, в хорошем настроении. Она так весело смеялась!

О хорошем. настроении Христины фрау Шальке сообщила, собственно, лишь для того, чтобы сказать Шпану что-нибудь приятное.

Она весело смеялась? Шпан почувствовал укол в сердце. Он сгибается под тяжестью горя, а она радостна и весела! Мгновенно он стал холодным и неприступным, уязвленный до глубины души. Он поблагодарил вдову Шальке официально-вежливо и закрыл за ней дверь.

Но уже через минуту, — ах нет, не через минуту, а еще поворачивая ключ в замке, — он раскаивался: не нужно было поддаваться мимолетному раздражению. Он пролежал всю ночь без сна. Она хорошо выглядит! Она в хорошем настроении! Ах, Христина, Христина, как я люблю тебя, дитя мое! Лучшего известия он не мог получить. Он видел, как она идет по оживленным улицам, весело болтая, а рядом с нею мужчина с темным, слегка мрачным лицом, черты которого он забыл. Он слышал, как она говорит, разбирал отдельные слова, а один раз она обратила к нему свой мерцающий темный взгляд поверх снующей вокруг толпы.

Вдова Шальке поплелась домой, разочарованная, с корзинкой в руке. Корзинка была легка как перышко. Женщина брела, съеживаясь все больше и больше. Она считала себя необычайно умной, даже чересчур умной, — а она глупа, попросту глупа! Однако на следующее утро Мета, стоя во дворе, окликнула ее: господин Шпан хотел бы вечером повидать ее на минутку. Он говорит, что выдал ей неправильную квитанцию.

В этот вечер Шпан преобразился. Он казался совершенно спокойным и приветливо сказал, что вчера вечером, к сожалению, был озабочен деловыми неприятностями — в теперешние времена все идет не так просто, совсем напротив. Так вот, он был бы благодарен фрау Шальке, если бы она подробнее сообщила ему о Христине. Он проговорил это приветливо и с теплотой, которая должна была ободрить фрау Шальке. Ведь в конце концов Христина его дочь, чтобы там ни было — заблуждение молодости, неосторожный шаг, а может быть, что-либо и похуже. Фрау Шальке ведь женщина разумная и знает, каковы бывают молодые девушки.

Фрау Шальке покраснела; зажав руки между острыми коленями, она кивала головой. Ах да, она тоже была молода когда-то и, разумеется, не была святой, вовсе нет! Кто без греха? Она меньше всего собирается бросать камень в ближнего, кто бы он ни был. Тем более если