— А вот и нет. — Мартин налил в бокал Уокера вина.

— А вот и да. Ты захаживал туда за ржаным хлебом.

Он налил вина мне.

— Мы познакомились в кампусе. — Он наполнил свой бокал и подмигнул Уокеру — мол, малышка все путает.

Я почувствовала, как от злости краснеет шея.

— Не могу поверить, что ты не помнишь. — Я действительно не могла в это поверить. Как можно было забыть пекарню Линца? Он наверняка сознательно делал вид, что не помнит ее, но почему?

Мартин продолжал, будто я ничего и не говорила.

— Она изучала астрономию… Слышали бы вы, как она рассказывает про созвездия и галактики. — Он погладил меня по руке: — У нас была космическая любовь.

Отдернув руку, я слушала идеализированную версию нашего знакомства, в которой представала довоенной девушкой-вундеркиндом, покорившей Мартина и совершенно не похожей на нынешнюю хлопотунью-домохозяйку, растерявшую всю память. Но мы в самом деле познакомились в булочной Линца. Я чувствовала, как напряглось мое лицо, и понимала, что выгляжу, наверно, в точном соответствии со своими ощущениями — растерянной.

— Рад, что вы встретились, — сказал Уокер, — где бы это ни произошло, ибо иначе я бы не наслаждался сейчас этим чудесным ужином. — Он нагрузил себе в тарелку овощного карри Хабиба и подлил немного райты. Затем, поразмыслив, подцепил с подноса кусок мяса, но совершенно проигнорировал мятное желе. Уплетая за обе щеки карри, Уокер с благодарным мурлыканьем кивал головой.

— У вас восхитительная масала. Кудос, Эви.

Мы с Мартином переглянулись.

— Признаться, — сказала я, — карри готовил наш повар.

— А, так у вас есть повар… Просто я видел вас в кухне и решил… ну разумеется, у вас есть повар, и очень хороший. Попросите его как-нибудь приготовить для вас алу аур гоби ка салан.[23]Изумительное местное блюдо.

— Обязательно. — Я заметила, что гость даже не притронулся к баранине, и с ужасом подумала, что за двадцать проведенных в Индии лет он вполне мог стать вегетарианцем. Мне следовало бы спросить его об этом раньше.

— Значит, — промолвила я, разрезая отбивную на части, — вы не женаты?

— Нет, и никогда не был, — ответил он с набитым карри ртом. — Правда, когда вижу таких карапузов, как Билли, я был солгал, сказав, что не испытываю сожаления. Но, полагаю, всего в жизни и не получишь.

— Это правда. — Я отпила вина, подумав о том, как Мартин не разрешил мне съездить в Симлу. — Вот только не помню, чтобы я слышала такое от мужчины.

Мартин красноречиво хмыкнул, словно говоря: «Ты — жена и мать, ты хотела сюда поехать, и ты свое получила. Теперь у тебя прекрасный дом и несколько слуг. То есть — все».

— Простите. — Я встала. — Кажется, забыла выключить горелку.

Я быстро вышла в кухню, чтобы оказаться подальше от Мартина. Смирение. Я насыпала на поднос английских тоффи, одна из ирисок упала, я успела подхватить ее и сунула в рот. С минуту я стояла неподвижно, глубоко дыша, пока сердце не вернулось к привычному ритму.

Когда я вошла в столовую, Мартин рассказывал об университете.

— Знаю, они не поднимут в воздух истребитель, чтобы спасти мою семью, но не думаю, что они посмеют оставить нас в зоне боевых действий.

Уокер слушал его молча, водя языком по небу и постукивая пальцем по столу. Заскучал. Я поставила на стол поднос с ирисками, и Уокер тотчас же схватил одну и с хрустом разгрыз. Он выглядел довольным, и я подумала, что хотя бы с десертом не ошиблась.

— А вы пробовали индийские десерты? Все эти изумительные штуки с фруктами и специями.

Я тяжело вздохнула.

— Вы, Джеймс, достойный представитель своего народа. Не то что некоторые из проживающих здесь ваших соотечественников.

Он слегка уливленно глянул на меня:

— Так Лидия и Эдвард показались вам заносчивыми?

Я кивнула: мол, вы сами это сказали.

— Они не такие уж и плохие. — Уокер откинулся на спинку стула. — И должен предупредить вас, когда американец начинает с важным видом рассуждать о равноправии, ни один англичанин не удержится, чтобы не напомнить ему о неграх или индейцах. — Он шевельнул кустистыми бровями, и в его взгляде я прочла неприкрытый вызов. — Так что не будем об этом, хорошо? — Лицо его разгладилось и снова стало дружелюбным. — По большей части, живущие здесь англичане совершенно безобидны. Более того, мы сделали много хорошего — понастроили здесь школ, дорог и больниц. Живи и не мешай жить другим — вот наш девиз.

— Верно. — Мартин залпом допил вино и вылил себе в бокал остатки из бутылки. «Ради всего святого, Мартин, — подумала я, — смирись и прими».

— В Африке мы тоже оставили после себя много хорошего, — продолжал Уокер. — А когда я служил в Бирме…

— Вы служили в Бирме? — Мартин замер, точно испуганный олень.

Уокер кивнул:

— В конце войны. Сперва здесь, в Индии. В Дарамсале у нас был лагерь для итальянских военнопленных, но особо мы себя там не утруждали: кругом горы и джунгли, словом, деваться им было некуда. Нам оставалось лишь пересчитывать их каждый вечер, только и всего. Когда кто-то из них напивался арака и засыпал на чьей-либо веранде, мы сажали его под замок на недельку. Какой в этом был смысл? Когда началась война, я подумал, что могу принести куда больше пользы как зарубежный корреспондент. Вызвался добровольцем в Бирму.

— Я служил в Европе.

Уокер вдруг как-то обмяк, как будто сильно устал.

— Дерьмовое дело, — пробормотал он.

— Так вот. — Мартин одним махом осушил свой бокал, и я вздрогнула. — Я был там в самом конце. Помогал освобождать один из лагерей.

Я уставилась на него:

— Ты — что?..

Он никогда не говорил мне об этом.

Уокер крутил в пальцах ириску.

— Какой именно?

— А есть разница? — резко спросил Мартин.

— Да нет, наверно. Но я много чего слышал об этих освобождениях. Не самого хорошего.

— Вы и представления не имеете…

— Бирма тоже была не прогулкой в парке.

Между ними словно проскочила искра враждебности, и мне это не понравилось. С Мартином нельзя разговаривать про войну.

— Перестаньте, — сказала я. — Война позади, и это не лучшая тема для беседы за столом.

— Простите, Эви. Старые солдаты, сами понимаете. — Уокер еще раз посмотрел на Мартина, задержав взгляд несколько дольше, чем следовало. — Значит, вы у нас герой. Освобождали лагерь.