Вскоре зазвенел звонок домофона, и Эспинелла сбежала по лестнице. Лифтом она никогда не пользовалась. Пол Ди Бенедетто сидел за рулем светло-коричневого «Шевроле». Она уселась рядом, пристегнула ремень безопасности. На классного водителя, особенно ночью, Ди Бенедетто не тянул.

Он курил длинную сигару, поэтому Эспинелла открыла окно.

— Ехать примерно час, — предупредил Ди Бенедетто. — Мы должны все хорошенько обдумать. — Он прекрасно понимал, на что они идут.

Одно дело — брать взятки и получать свою долю от торговли наркотиками, и совсем другое — убивать по заказу.

— А о чем тут думать? — удивилась Эспинелла. — Нам дают полмиллиона за то, чтобы мы пришибли парня, которому самое место в камере смертников. Ты знаешь, что я смогу сделать с четвертью миллиона?

— Нет, — ответил Ди Бенедетто, — но я знаю, как потрачу свою четверть. Куплю себе квартиру в роскошном кондоминиуме в Майами, когда выйду на пенсию. Но помни, нам придется с этим жить.

— Велика печаль. Наркоденьги — это уже шаг за грань, — ответила Эспинелла. — Да пошли они все на хер.

— Да, — вздохнул Ди Бенедетто. — Давай хотя бы убедимся, что этот Хескоу привез бабки, что он не собирается нас кинуть.

— Он — парень надежный. Я зову его мой Санта-Клаус. А если сегодня он не сможет дать нам большой мешок с подарками, то станет мертвым Санта-Клаусом.

Ди Бенедетто рассмеялся.

— Такой ты мне нравишься. Ты приглядываешь за Асторре? Нам надо разобраться с ним как можно быстрее.

— Да. За ним следят. И я знаю место, где мы его прикончим, — склад его макаронной фабрики. Практически каждый день он задерживается там допоздна.

— А как мы попадем на склад? — спросил Ди Бенедетто.

— Просто войдем. Для чего у нас полицейские бляхи, а?

Десять минут они ехали молча.

— Кто будет стрелять? — наконец спросил Ди Бенедетто.

Эспинелла искоса глянула на него.

— Пол, последние десять лет ты провел за столом. И видел больше кетчупа, чем крови. Выстрелю я. — Она заметила облегчение, отразившееся на лице Ди Бенедетто. Мужчины… никакого от них прока.

Вновь в машине воцарилось молчание. Оба задумались о том, как дошли до жизни такой. Ди Бенедетто стал полицейским совсем молодым, более тридцати лет тому назад. Продажным копом он стал не сразу, постепенно. А началось все с заблуждений юности: он полагал, что его будут уважать, им будут восхищаться за то, что он рискует жизнью ради других. С годами заблуждения эти рассеялись, как сигаретный дым. Сначала он стал брать мелкие взятки с уличных торговцев и владельцев маленьких магазинов. Потом дал ложные показания, позволившие одному парню избежать тюрьмы. Следующим шагом стали деньги, которые он получал от торговцев наркотиками.

И наконец увенчал его падение Хескоу, который работал на Тиммону Портеллу, единственного крупного босса мафии, оставшегося в Нью-Йорке.

Разумеется, для всего находилось оправдание.

Так уж устроен человек. Он видел, как старшие офицеры богатеют на взятках, а полицейские всех рангов не упускают случая что-нибудь урвать.

И потом, он должен был дать образование трем своим детям. Но больше всего Ди Бенедетто бесила неблагодарность людей, которых он охранял.

Группы защитников гражданских прав поднимали вой, если полицейский отвешивал оплеуху уличному воришке. Пресса при каждом удобном случае обливала полицию грязью. Граждане подавали на копов в суд. Копов увольняли после многих лет службы, лишали пенсии, даже сажали в тюрьму. Однажды он сам предстал перед дисциплинарной комиссией по обвинению в том, что он арестовывает исключительно черных преступников, хотя он никогда не считал себя расистом.

Разве он был виноват в том, что львиную долю преступлений в Нью-Йорке совершали черные?

Или кто-то хотел, чтобы он выдал им лицензию на право грабить, насиловать, убивать? Он продвигал по службе черных копов. Эспинеллу, например, предложил назначить своим замом. И ее тоже нельзя было обвинить в расизме. Короче, общество отвергало копов, которые его защищали. За исключением тех случаев, когда их убивали при исполнении обязанностей. Вот тут эти лицемеры начинали превозносить полицию. И что из этого следовало? Не имело смысла быть честным копом. И однако… однако он не думал, что дойдет до убийства. Но, с другой стороны, он неуязвим, риска нет, деньги огромные, намеченная жертва — киллер. И все же…

Эспинелла тоже перебирала в памяти свою жизнь. Видит бог, она так безжалостно боролась с преступностью, что стала в Нью-Йорке живой легендой. Разумеется, она брала взятки, иной раз покрывала преступления. Правда, довольно поздно стала участницей этой игры, только когда Ди Бенедетто убедил ее брать деньги от торговцев наркотиками. Он долгие годы был ее наставником, а несколько месяцев и любовником, причем справлялся с этим неплохо.

Но первый шаг на пути к коррупции она сделала в тот день, когда ее произвели в детективы.

В комнате отдыха полицейского участка Гэнджи, белый коп необъятных габаритов, добродушно подшутил над ней. «Эй, Эспинелла, с твоей „киской“ и моими мышцами мы освободим от преступности цивилизованный мир». Копы, в их числе и несколько черных, дружно рассмеялись.

Эспинелла смерила его холодным взглядом:

«Ты никогда не будешь моим напарником. Мужчина, оскорбляющий женщину, — трус с маленьким концом».

Гэнджи попытался обратить все в шутку: «Мой маленький конец сможет в любой момент остановить твою черную „киску“».

Эспинелла злобно глянула на него: «Лучше быть черным, чем желтым. Отстань от меня, толстый кусок дерьма».

В комнате отдыха все обмерли. Гэнджи побагровел. Такое оскорбление без драки не прощалось. Он шагнул к ней.

Эспинелла, одетая по всей форме, мгновенно выхватила револьвер, но не взяла Гэнджи на мушку. «Только попробуй, и я отстрелю тебе яйца», — прошипела она. В комнате отдыха ни у кого не возникло сомнений, что она нажмет на спусковой крючок. Гэнджи остановился, презрительно покачал головой.

О стычке, естественно, доложили начальству.

Эспинелла допустила серьезное нарушение. Но Ди Бенедетто хватило ума сообразить, что разбирательство на дисциплинарной комиссии обернется для управления полиции обвинениями в расизме. Он замял дело, а поведение Эспинеллы произвело на него такое впечатление, что он взял ее в свою группу.

Эспинеллу же более всего поразило другое: в комнате отдыха сидели четверо черных копов, и ни один не встал на ее защиту. Более того, они ржали над шутками белого копа. Мужская солидарность оказалась сильнее расовой.

Со временем она стала лучшим копом. Арестовывала и торговцев наркотиками, и воришек, и вооруженных грабителей. Не выказывала жалости ни к белым, ни к черным. Убивала их, избивала, унижала. Против нее выдвигались обвинения в превышении полномочий, но до суда дело не доходило ни разу, так что ее послужной список оставался безупречным. Но эти обвинения разжигали ее ненависть к обществу, которое она охраняла.