Медленно сложила.

– Почему? – спросила Рахель.

– Потому что с Кем Угодно может случиться Что Угодно, – ответил Эста. – И нужно Быть Готовым.

С этим не поспоришь.

К дому Кари Саибу никто теперь не ходил. Велья Папан говорил, что он был последним, кто к нему приближался. Он утверждал, что в доме нечисто. Он рассказал близнецам о своей встрече с призраком Кари Саибу. Это случилось два года назад. Он переплыл реку, чтобы найти на той стороне мускатное дерево, набрать с него орехов и растолочь их со свежим чесноком в пасту для жены Челлы, умиравшей от туберкулеза. Вдруг он почуял сигарный дымок (запах он узнал мгновенно, потому что Паппачи курил тот же самый сорт). Велья Папан обернулся и метнул в запах серпом. Серп пригвоздил призрака к стволу каучукового дерева, и, если верить Велья Папану, он так там и стоит. Пригвожденный запах, сочащийся прозрачной янтарной кровью и молящий о сигаре.

Велья Папан не нашел там мускатного дерева, и ему пришлось купить себе новый серп. Но зато он мог гордиться тем, что его молниеносная реакция (хотя один глаз у него был заемный) и самообладание положили конец злобным шатаниям призрака-педофила.

Лишь бы только никто не поддался на его уловки и не освободил его, дав ему сигару.

О чем Велья Папан (знавший почти все на свете) не догадывался – это что дом Кари Саибу есть не что иное, как Исторический Дом (двери которого заперты, а окна открыты). Что в нем предки с запахом старых географических карт изо рта и жесткими безжизненными ногтями на ногах шепчутся с ящерицами на стене. Что на задней веранде этого дома История будет диктовать свои условия и взыскивать долги. Что неплатеж поведет к тяжелым последствиям. Что в тот день, который История изберет для сведения счетов, Эста получит на хранение квитанцию за уплаченный Велюттой долг.

Велья Папан не имел понятия о том, что Кари Саибу и есть тот самый, кто берет в плен мечты и перекраивает их. Что он выковыривает их из душ у людей, случающихся поблизости, как дети выковыривают ягодки из пирога. Что самые лакомые для него мечты, которые ему слаще всего будет перекроить, – это нежные юные мечты одной двуяйцевой парочки.

Если бы только знал он, несчастный старый Велья Папан, что Исторический Дом сделает его своим посланцем, что именно его слезы запустят колеса Ужаса, – не расхаживал бы он тогда гоголем по айеменемскому базару, не хвастался бы тем, как переплыл реку, держа во рту серп (кислый вкус металла на языке). Как на секунду положил его на землю, встав на колени, чтобы смыть речной песок с заемного глаза (река иногда, особенно в дождливые месяцы, несла много песчаной мути), – и вдруг почуял сигарный дымок. Как схватил серп, мгновенно обернулся и проткнул запах, навеки пригвоздив призрака к дереву. И все это – одним плавным, мощным движением.

А когда он наконец понял свою роль в Планах Истории, поздно было уже идти обратно по собственным следам. Он сам стер их с лица земли. Пятясь назад с веником в руке.

Тишина вновь облегла близнецов, заполонив помещение фабрики. Но на сей раз это была другая тишина. Тишина старой реки. Тишина Рыболовного Люда и русалок с восковыми лицами.

– Но коммунисты в призраков не верят, – сказал Эста, как будто не было никакой паузы, как будто все это время они обсуждали возможные решения проблемы призраков. Их разговоры были как горные ручейки: они то журчали поверху, то уходили под камни. Иногда они были слышны со стороны. А иногда нет.

– Мы что, коммунистами станем? – спросила Рахель.

– Может быть, и придется.

Практичный наш Эста.

Дожевывающие торт голоса и приближающиеся шаги Синей Армии заставили товарищей закрыть секрет крышкой.

Он был законсервирован, закрыт крышкой и убран. Красный, похожий на молодой плод манго секрет в чане. Под контролем Сипухи.

Была выработана и утверждена Красная Программа Действий:

Товарищу Рахели – идти на Мертвый Час и лежать, бодрствуя, до тех пор, пока Амму не заснет.

Товарищу Эсте – разыскать флаг (которым заставили помахать Крошку-кочамму) и дожидаться товарища Рахель у реки, где им обоим надлежит быть

б) готовыми к тому, чтобы быть готовыми к тому, чтобы быть готовыми.

Детское немнущееся фейное платьице (частично просоленное) одиноко стояло само собой посреди сумрачной спальни Амму.

Снаружи Воздух был Чуток, Ярок и Жарок. Рахель лежала рядом с Амму в панталончиках для аэропорта в тон платью и напряженно бодрствовала. Ей виден был отпечатавшийся на щеке Амму цветочный узор с вышитого синим крестиком покрывала. Ей слышен был вышитый синим крестиком день.

Медленный потолочный вентилятор. Солнце за шторами.

Желтая оса, зло бьющаяся в стекло с желтым своим осиным дзззз.

Недоверчиво смаргивающая ящерица.

Высоко ступающие цыплята во дворе.

Потрескиванье солнца, сушащего белье. Жестко морщащего белые простыни. Прожаривающего накрахмаленные сари. Кремовые с золотом.

Красные муравьи на желтых камнях.

Жаркая корова, которой жарко. Ммууу. Вдалеке.

И запах хитрого английского призрака, пригвожденного серпом к стволу каучукового дерева и вежливенько выпрашивающего сигару.

– Эммм… можно вас на минуточку? Не найдется ли у вас случайно… эммм… одной сигарки, всего одной?

Добреньким учительским голоском.

Боже мой!

И дожидающийся ее Эста. У реки. Под мангустаном, который привез из Мандалая и посадил преподобный И. Джон Айп.

А на чем же там Эста сидит?

На чем они всегда там сидят под мангустаном. На чем-то сером и старом. Покрытом лишайником и мхом, обросшем по кругу папоротником. На том, что хочет присвоить земля. Не на бревне. Не на камне…

Еще не додумав мысль, Рахель уже встала и побежала.

Через кухню, мимо крепко спящей Кочу Марии. Толстоморщинистой, похожей на случайно завалившегося здесь носорога в оборчатом фартуке.

Мимо фабрики.

Босиком неуклюже сквозь зеленый зной, а следом – желтая оса.

Товарищ Эста был на месте. Под мангустаном. Перед ним был красный флаг, воткнутый в землю. Передвижная Республика. Близнецовая Революция с Зачесом.

А на чем же он там сидел?

На чем-то замшелом, обросшем папоротником.

Постучать – отзовется гулко, как пустое внутри.

Тишина пикировала, и взмывала, и ныряла, и петляла восьмерками.

Зависшие на солнце стрекозы в брильянтах были похожи на пронзительные детские голоса.

Пальцы палечного цвета сражались с папоротниками, отодвигали камни, расчищали край. Потом потная борьба за щель, чтобы подлезть рукой, ухватиться. Потом Три, Четыре и…