— Рыцарей?

— Лучших из лучших, — повторил я сердито, — мне их сила и отвага нужны, а не титулы. И беззаветная, как говорят, а вообще-то сумасшедшая храбрость!

Он понизил голос:

— Для войны с Маркусом?

— А то!

— Я так и подумал, — сказал он и зябко передернул плечами. — Так бы и сказали, набрать сумасшедших.

— Мы не знаем, — сердито пояснил я, — что это вообще за такое!.. Может, в небе вообще гигантская медуза вот так повиснет и начнет всех хватать щупальцами… Людей нужно подобрать абсолютно готовых победить или умереть. Отступать нельзя — все равно смерть.

Норберт заметил ровным голосом:

— Такие отряды нужно создать не только здесь.

— Разумеется, — отрезал я. — Из всех королевств уже идут к месту сбора лучшие из лучших. Нужно только перехватывать и указывать, где именно собираемся.

Альбрехт помолчал, лицо его побледнело. Я посмотрел на Норберта, тот как обычно суров и мрачен, но теперь еще и бледный, как смерть.

— Что, страшновато?

Альбрехт проговорил бледным голосом:

— Если учесть, что это будет битва с самим Господом… то да, войско потребуется еще то. И не только войско потребуется.

— Не с самим Господом, — огрызнулся я, — а с тем, что Он послал на землю! Если, конечно, послал Он, а не.

— А точно не Он?

— Да какая разница?

Он вздохнул.

— Немалая. В общем, с Орденом Марешаля ссориться нельзя.

— Нельзя, — признал я нехотя. — Рыцари Ордена пойдут хоть на дьявола, хоть на Господа Бога, если будут чувствовать себя правыми. И ни один не отступит… Кстати, ящики с моими сокровищами перетащили?

Норберт кивнул.

— Да, сейчас под охраной.

— Несите сюда, — распорядился я. — Теперь я сам буду охранять… до поры до времени.

Альбрехт спросил заинтересованно:

— До какой поры?

— До Маркуса, — ответил я. — Я себе оставлю только меч, а вы разберете все остальное. Вдруг что-то да сработает лучше других. В общем, перетаскайте сюда… можно не лично, но под надзором, а там вскроете ящики и развесите вот на этой стене в художественном беспорядке.

Норберт сказал недовольно:

— А можно, в порядке? А то беспорядок не очень люблю. И всякие там художества.

— А я вовсе не выношу, — признался Альбрехт.

Я махнул рукой.

— Ладно, вешайте как хотите. Нет у вас художественного чутья и чувства прекрасного.

— Абсолютно, — подтвердил Альбрехт с готовностью.

Они молча и довольно быстро отодрали крышки с ящиков, я не особо и приколачивал, укрывая только от посторонних взглядов. Норберт взглянул, но смолчал, Альбрехт сказал невольно:

— Красота какая… Особенно когда вот так в куче.

— Да где там красота, — спросил я с досадой. — Голая функциональность. Все орудия убийства, ничего для поэзии.

Он покачал головой.

— Нет, все же красота… хотя, конечно, мрачноватая. И зловещая. А какими должны быть мечи?.. Сэр Норберт?

Тот вздохнул.

— Ну да, конечно. Мечи и должны выглядеть страшновато. Самый лучший меч тот, который достаточно показать противнику, и самый отважный воткнет свой в землю.

Я быстро зыркнул в его сторону. Похоже, старый воин уже готов заканчивать эпопею воинских подвигов и переходить к мирной жизни. Это хорошо, такие люди воюют очень рационально, берегут своих людей, безрассудную отвагу сами не выказывают и других от нее удерживают.

Ларцы и шкатулки я перенес сам, к таким работам не стоит привлекать простых воинов, а Норберт с Альбрехтом с явным удовольствием развесили мечи, топоры, кинжалы, а затем и щиты на оставшиеся места.

— Знаете, граф, — сказал я, — уж я-то знаю, почему вы увильнули от тяжелой работы канцлера не только Сакранта, но даже Великой Улагорнии…

Он сказал с живейшей заинтересованностью:

— Ну-ну?

— Увидели кусок пожирнее, — сказал я со злорадством.

— И где же?

Я топнул ногой.

— Здесь. Вот в этом самом месте. Но вы ошиблись, граф!.. В Сен-Мари работы намного и даже весьма. Хотя бы в том, что все придется с нуля, а не как вы надеялись.

Он вскинул брови.

— С нуля? Это не так уж и мало. Я вообще-то знал одного, у него ничего не было, а еще и должен… Вот то да, а нуль — это уже хорошо. Значит, закладываем основы здания Содружества Свободных и Демократических… может быть, отбросим хотя бы это последнее слово?

— Можно, — согласился я. — Слишком длинное.

— Свободных королевств, — повторил он и саркастически ухмыльнулся, — ну да, свободных… А вы сами представляете себе, что это за… надстройка?

— Не весьма, — признался я. — Что-то такое… ну… координирующее…

— С единым управлением? — уточнил он.

— Разумеется, — ответил я, но, уловив его ухмылочку, сказал сердито: — Только в случае острой необходимости!.. Понятно же, что когда люди свободны, то сами жилы рвут, стараются, а из-под палки какая работа? Потому мы всячески должны подчеркивать свободу и поддерживать ее во всех нужных нам проявлениях.

— Во всех?

Я сказал зло:

— Вам уши заложило, граф? Я же сказал, во всех проявлениях, нужных нам!

— А-а..

Я сказал еще сердитее:

— За исключением попыток выйти из Союза или как-то обособиться. У нас должно быть общее экономическое и правовое пространство, общий закон и права, хоть и крохотные, простого трудящего люда.

— И армия, — подсказал Норберт.

Я зыркнул свирепо.

— Разумеется, но о ней нужно упоминать пореже, а то и вообще… подвести под графу секретности. И вообще, вы двое работать пришли? Или языком почесать? Так идите и работайте, работайте, работайте!

Альбрехт с удовольствием потер руки.

— Да тут незаметно подошло время обеда…

— Сколько можно жрать, — сказал я сердито. — Вы как мой Бобик!

— Обожаю эту собачку, — сказал он.

Ухмыляясь, они вышли, тут же в кабинет вдвинулся сэр Жерар, произнес бесстрастно:

— Ваше Величество! Граф Фортескью по вашему вызову.

Граф вошел быстрыми шагами, поклонился, непривычно поджарый, но не худой, а я видел его и сытеньким розовым кабанчиком, и худым, как гвоздь, узником тюрьмы Кейдана, а сейчас он с двумя шрамами на щеке выглядит бывалым воином, хотя, как помню, в боях никогда не участвовал.