Хотя бы истории про Элрика были честными. Тут ничего под поверхностью не пряталось: Элрик был чахнувшим принцем умершей расы, сжигаемым жалостью к самому себе, сжимающим Бурезова, свой двуручный меч с черным клинком – клинком, который требовал человеческих жизней, который ел души и отдавал их силу проклятому и ослабевшему альбиносу.

Ричард читал и перечитывал книги про Элрика и испытывал удовольствие всякий раз, когда Бурезов пронзал грудь врага, и почему-то сочувственное удовлетворение, когда Элрик впитывал силу из меча душ, как нарк из дешевого триллера свежую дозу герыча.

Ричард был убежден, что однажды к нему явятся люди из «Мейфлауэр букс» за своими двадцатью пятью центами. Он больше никогда не решался покупать книги почтой.

У Джей Би Си Макбрайда был секрет.

– Только никому не рассказывай.

– Ладно.

Ричарду не составляло труда хранить секреты. Повзрослев, он сообразил, что служил ходячим кладбищем старых секретов, про которые рассказавшие ему тайком, вероятно, давно уже позабыли.

Обняв друг друга за плечи, они шли по лесу за школой.

В том же лесу Ричарду без спроса подарили еще один секрет: что три его школьных товарища встречаются тут с девчонками из деревни и что показывают друг другу свои гениталии.

– Не могу тебе сказать, кто мне про это рассказал.

– Ладно.

– Но это правда. Это ужасная тайна.

– Хорошо.

В последнее время Макбрайд подолгу сидел у школьного капеллана мистер Эйликвида.

– У каждого есть по два ангела. Одного дает Господь, а другого – Сатана. Поэтому когда тебя гипнотизируют, контроль над тобой захватывает ангел Сатаны. Вот как работает планшетка для спиритических сеансов. А еще ты можешь молиться, чтобы через тебя говорил ангел Господа. Но истинное просветление наступает только тогда, когда ты можешь говорить со своим ангелом. Он тебе тайны рассказывает.

Тут Грею впервые пришло в голову, что у англиканской церкви тоже есть собственная эзотерика, собственная сокровенная каббала.

Его друг подслеповато моргнул из-за очков.

– Только никому не говори. У меня неприятности будут, если узнают, что я тебе рассказал.

– Хорошо. Возникла пауза.

– Ты когда-нибудь дергал взрослого за член? – спросил Макбрайд.

– Нет.

Собственная страшная тайна Ричарда заключалась в том, что он еще даже не начал мастурбировать. Все его друзья мастурбировали постоянно – одни, в парах или группами. Он был на год младше всех и не мог понять, из-за чего такой переполох, от самой мысли ему становилось не по себе.

– Малафья повсюду. Она густая и пахнет тиной. Они стараются, чтобы ты взял их член в рот, когда они кончают.

– Брр.

– Да нет, не так уж страшно. – Снова пауза. – Знаешь, а мистер Эйликвид считает, что ты очень умный. Если хочешь вступить в его закрытую группу, он, возможно, согласится.

Закрытая группа религиозных дискуссий собиралась дважды в неделю по вечерам после приготовления уроков в маленьком холостяцком домике мистера Эйликвида через дорогу от школы.

– Я не христианин.

– Ну и что? Ты ведь один из лучших по закону божьему, еврейчик.

– Нет, спасибо. Кстати, а у меня есть новый Муркок. Ты его еще не читал. Это роман про Элрика.

– Неправда. Новых-то не было.

– Был. Он называется «Глаза нефритового человека». Напечатан зеленой типографской краской. Я нашел его в книжном в Брайтоне.

– Дашь, когда прочтешь?

– Конечно.

Становилось прохладно, и рука об руку они вернулись. Как Элрик и Мунглам, подумал Ричард, и в этом было столько же логики, сколько в ангелах Макбрайда.

Ричард видел сны наяву про то, как похищает Майкла Муркока и заставляет его рассказать ему свою тайну. Если бы у него спросили, Ричард не смог бы сказать, в чем этот секрет заключался. Что-то связанное с написанием книг, что-то связанное с богами. Ричард спрашивал себя, откуда Муркок берет свои идеи. Наверное, из развалин храма, решил он наконец, хотя уже не мог вспомнить, как они выглядели. Он помнил тень, звезды и ощущение боли по возвращении к чему-то, с чем, как он считал, давно покончено. Он спрашивал себя, все ли авторы берут там свои идеи или только Майкл Муркок. Если бы ему сказали, что писатели просто все придумали, взяли из головы, он бы ни за что не поверил. Должно же быть какое-то место, откуда исходит волшебство. Ведь правда?

Вчера вечером мне позвонил один мужик из Америки и сказал: «Послушай, парень, мне нужно поговорить с тобой о вере». А я в ответ: «Понятия не имею, о чем ты. Нет у меня никакой гребаной веры».

Майкл Муркок, в разговоре, Нотинг-хилл, 1976

Это было шесть месяцев спустя. Бар-митцва остался позади, вскоре его переведут в другую школу. Однажды ранним вечером они с Джей Би Си Макбрайдом сидели на лугу за школой и читали книги. Родители Ричарда опаздывали забрать его из школы. Ричард читал «Английского террориста»[35]. Макбрайд был погружен в «Дьявол наступает»[36].

Ричард поймал себя на том, что щурится на страницу. Настоящие сумерки еще не наступили, но он не мог больше читать. Буквы сливались в серые пятна.

– Мак? Ты кем хочешь стать, когда вырастешь? Вечер был теплым, трава – сухой и удобной.

– Не знаю. Наверное, писателем. Как Майкл Муркок. Или как Т. X. Уайт. А ты?

Ричард сидел и думал. Небо было фиолетово-серым, и высоко в нем висела призрачная луна, точно осколок сна. Сорвав травинку, он начал медленно растирать ее между пальцев. Теперь он не мог тоже сказать «писателем». Выглядело бы так, словно он обезьянничает. И ему не хотелось быть писателем. Не всерьез. Можно было стать и кем-то еще.

– Когда я вырасту, – задумчиво сказал он наконец, – я хочу стать волком.

– Вот этого уж точно не произойдет, – ответил Макбрайд.

– Не скажи, – отозвался Ричард. – Поживем – увидим.

В одном за другим окнах школы зажегся свет, от чего небо из серо-фиолетового стало темно-фиолетовым, летний вечер был мягок и тих. В такое время года сумерки тянутся вечно, а ночь как будто никогда не наступает.

– Мне бы хотелось стать волком. Не насовсем. Только превращаться в него время от времени. В темноте. По ночам я бы бегал по лесам, как волк, – сказал Ричард в основном себе самому. – Я никого бы не обижал. Злым волком я быть не хочу. Я просто бежал и бежал бы в лунном свете среди деревьев и никогда бы не уставал, и дух у меня бы не перехватывало, и не приходилось бы останавливаться. Вот кем я хочу быть, когда вырасту…