Тут она вскрикнула, и Фабер непроизвольно сжал кулаки. Ему невмоготу было от одной мысли, что кто-то плохо обошелся с его Робертой.

– Он там, наверху! Ступай приведи! – заорал мужчина.

– Наверху? Да что вы, нет его там! – воскликнула Роберта, и это прозвучало так фальшиво, что в других обстоятельствах невозможно было бы удержаться от смеха. Женщины-лошади умели врать не лучше, чем их дети.

– Кому сказано, ступай приведи!

– Он больной лежит… – опровергла она свое же утверждение.

Бедная женщина не знала, как еще оградить мужа, и от сознания своего бессилия заплакала. Горько всхлипывая, она взошла по лестнице.

– Они велят, чтоб ты к ним вышел, – выговорила она, опустившись на колени перед Фабером и сжимая его руки в своих.

– Они вооружены? – шепотом спросил Ян.

Женщина кивнула. Да, вооружены. У Яна опустились руки. Попасться вместе с Фабером и сыном Казаля было непростительной оплошностью. Фаланга не замедлит сделать вывод об активизации подполья. И в любом случае их арестуют, а там уж найдут способы заставить говорить.

И тут Фабер с высоты своего огромного роста нагнулся к уху жены.

– Где они? – прошептал он.

Роберта сперва не поняла, о чем спрашивает муж, и смотрела на него, недоуменно округлив глаза.

– Вон там? – настаивал Фабер. – Там? Или там? – Он тыкал пальцем в разные участки пола.

– Вон там, – сказала Роберта. – Возле стола. Обое там. Если не отошли…

Фабер медленно поднялся и совершил странный маневр: встал на кровати во весь рост. Он уперся головой в потолок и вынужден был пригнуться.

– Вон там? – уточнил он, показывая пальцем.

– Да, – подтвердила Роберта и вдруг поняла, что он задумал.

– Ну что он там, идет? – крикнул снизу тот, который говорил до этого, и пару раз стукнул в потолок, должно быть, рукоятью метлы. Он и не подозревал, что тем самым окончательно обозначил свое местопребывание и обрек себя на гибель.

– Идет! – отозвался Фабер и спрыгнул с кровати, выбросив ноги как можно дальше вперед, чтоб грянуться об пол всем весом. Стропила, не рассчитанные на такую нагрузку, не выдержали, и пол с треском проломился, образовав зияющую дыру, в которой исчез Фабер. Ян, Роберта и Бартоломео почувствовали, что остальные половицы подаются под ними, и распластались по стенке, чтоб не соскользнуть в пролом вслед за гигантом. Кровать на какой-то миг зависла, странно накренившись над пустотой, потом перекувырнулась и тоже рухнула вниз. Слабый стон, донесшийся было оттуда, умолк, и осталась только тишина.

– Фабер! – крикнула Роберта и кинулась к лестнице. Ян и Бартоломео за ней. Когда они спустились, Фабер уже стоял и растирал лоб, на котором набухала розовая шишка.

– Обоих пришиб… А это на меня кровать свалилась… Ты как, Роберта, родная моя? Тебя хоть не поранили?

Они неуклюже обнялись, и трогательна была нежность, с какой этот колосс осыпал торопливыми поцелуями лоб жены. Что касается двух фалангистов, то на них словно небо обрушилось. Ян подошел поближе и убедился, что с ними покончено. Один лежал ничком с подвернутой под немыслимым углом ногой. У другого, зажатого между столом и каркасом кровати, был раздроблен затылок.

– Надо их убрать, – сказал Ян и принялся шарить у них по карманам в поисках ключей от машины.

Они подогнали машину вплотную к входной двери. Потом высвободили оба трупа из завала досок и загрузили их на заднее сиденье. Ворочая мертвецов, Бартоломео старался не смотреть на них, его била дрожь. Фабер тоже помогал, без конца повторяя: «Господи, ох ты Господи, что ж я наделал!» Яну пришлось прикрикнуть на него, чтоб перестал. Роберта тем временем отгоняла ребятишек, которые, разинув рты, таращились на происходящее.

В нескольких километрах от деревни был глубокий пруд, наполовину заросший тростником и расположенный ниже дороги. Туда они и отогнали машину и столкнули ее в воду вместе с пассажирами, пересаженными на передние сиденья.

– Автомобильная катастрофа, – отчеканил Ян. – Понятно, Фабер? Они погибли в автомобильной катастрофе. В деревне их никто не видел. Если будет расследование, пускай все говорят в один голос: никто их не видел, это автомобильная катастрофа.

– Это ж неправда… – проворчал великан.

Ян ткнул его кулаком.

– Да, но эта неправда вас спасет! Можешь ты это понять?

– Да понимаю я…

В пруду уже виднелась только крыша машины, да и та на глазах уходила под воду с утробным бульканьем, и тростник, распрямляясь, смыкался вокруг.

Обратно ехали под проливным дождем. Капли барабанили по кузову, перед глазами метались дворники. Оба молчали, переживая случившееся. Это молчание нарушил в конце концов Бартоломео.

– Господин Ян, мой отец… какой он был? Вы мне про него никогда не рассказывали.

Ян помедлил, словно в нерешительности.

– Говорить, как есть?

– Да.

– Твой отец был человек скрытный и непростой. Я часто видел его на наших тайных собраниях. Помню его глаза, черные-пречерные. А смотрел так, будто просвечивал насквозь. Это очень на нервы действовало и, между прочим, имело большой успех у женщин.

– А говорил он мало?

– Совсем мало. Он был молчун, но если уж открывал рот, все умолкали. Говорил с довольно заметным иностранным акцентом. Что еще тебе рассказать? Он почти никогда не шутил. Мне думается, что-то омрачало ему душу. Тоска какая-то или тайная боль… Не знаю, что это было и отчего.

– …

– Однако при этом он был и жесткий тоже.

– Жесткий?

– Да, даже, может быть, слишком… Если возникало сомнение в чьей-то надежности, твой отец не ведал колебаний. Он всегда стоял за казнь, пусть даже с риском казнить невиновного, и требовал, чтобы и с ним поступили так же, если понадобится. Без его участия не обходилась ни одна опасная акция, будь то убийство кого-то из фалангистов, диверсия или операция по освобождению товарищей. Его так и тянуло на риск. Ясно было, что ему не сносить головы, и он сам это знал. Порой мне думалось – не ищет ли он «славной смерти»? Твой отец был далеко не ангел, Бартоломео.

– Он был такой же высокий, как я?

– Нет. Такой же худой, а росту небольшого. Высокий ты, наверно, в мать. Но я ее никогда не видел. Иначе давно бы тебе рассказал, неужели нет. Про других твоих родственников я ничего не знаю.

Машина катилась сквозь беспросветный дождь, поднимая веера брызг по обе стороны узкой дороги. Ян молчал. Бартоломео поплотнее запахнул пальто. Он сам не понимал, что ощущает – радость или печаль, надежду или отчаяние. А в глазах у него вставала и вставала картина – два мертвых человека, смятые, как сломанные куклы, погружаются вместе с машиной в грязные воды пруда.