Видимо, все-таки, потому, что Бог, создавая человека, сделал акцент на том, что главными органами чувств человека являются не уши (даже лопоухие!), а… глаза. Ведь именно через глаза человека видна любовь, без наличия которой в «стержне» никакие «чернила» писать не будут, да и уши будут слышать не то, что надо… даже лопоухие.

Начав думать о любви, я вдруг захотел взглянуть в глаза, в которых хоть в какой-то степени можно было бы воочию увидеть эту саму любовь.

— Где такие глаза найти-то, а? — подумал я. — Ведь все с пустыми глазами ходят, в которых аж самая натуральная пустота космоса вырисовывается!

Я думал, думал на эту тему и, несмотря на то, что было очень поздно, решил обзвонить посты наших дежурных медсестер. Я, как директор медицинского учреждения, знал, что ночным медицинским сестрам не полагается спать, но я также хорошо знал, что они, когда нет тяжелых больных, спят ночью как сурки, что их пушкой не разбудить, но… на телефонные звонки реагируют четко, деланно бодрым голосом тут же отвечая (даже не открыв глаза!): «Да! Дежурная медсестра слушает!».

Я понимал, что выбрал далеко не самое лучшее время для того, чтобы рассмотреть в глазах наших сестер хотя бы элементы любви. При этом я очень боялся, что разбуженные ночные медсестры подумают о том, что шеф, засидевшийся до позднего времени, хочет… м… м… воспользоваться своим служебным положением. — Я вполне четко осознавал, что попадаю в глупое положение, но мне так хотелось взглянуть в глаза проснувшихся медсестер на предмет присутствия там… ночной любви. При этом я вполне реально относился к себе, осознавая, что я — подернутый возрастом идостаточно неказистый экземпляр мужского пола с лысиной и лопоухим состоянием ушей — вряд ли могу быть «экземпляром для любви». Но я хотел видеть в глазах проснувшихся медсестер не любовь к себе, я хотел видеть Любовь вообще, хотел видеть ее философски… эту самую Любовь. Страстно, почему-то, хотел ее увидеть.

Набравшись наглости, я позвонил на один из медсестринских постов и, не узнав по голосу, кто со мной говорит, важно потребовал, чтобы ко мне пришли три медсестры сразу.

Я прождал минут десять, понимая, что девушки красятся спросонья, а потом стал негодовать — что их так долго нет?!

Наконец, открылась дверь, и бодренький голос весело спросил:

— Какие указания будут, Эрнст Рифгатович? Я слегка опешил.

— Подойдите ко мне! Я хочу посмотреть Вам в глаза! Все трое подошли и уставились мне в глаза.

— Мы что-то не так сделали? — спросила одна из медсестер.

— Да нет! Все хорошо. Смотрите мне в глаза, вот и все, — ответил я, вглядываясь в их свеженакрашенные глаза. — Я хочу рассмотреть в ваших глазах Любовь! Не ко мне! Нет! А просто Любовь… есть ли она? Извините меня за то, что я вас вызвал для этого!

— Да что Вы, Эрнст Рифгатович! Смотрите на здоровье!

И я смотрел. Внимательно смотрел. И… среди трех пар глаз мне больше всего понравились глаза Светланы Аллаяровой, — что-то глубинное было в них.

— Девчонки! Идите и поставьте чай! А ты, Света, останься… минут на пять… и… смотри мне в глаза!

— Как скажете, Эрнст Рифгатович!

Я пристально уставился в глаза Светы Аллаяровой. Она, конечно же, смущалась, но приказ директора — смотреть в глаза — выполняла четко, будто бы это была ответственная медицинская процедура.

— Приказной взгляд… Приказной взгляд… — пробормотал я.

— Чего? — переспросила Света.

— Да так, — ответил я.

Я опустил глаза. Вообще-то говоря, я смущался, понимая, что приказ смотреть мне в глаза (директору!) звучит, по меньшей мере, глуповато и некорректно. А она, эта Света Аллаярова, исполняла приказ — смотреть в глаза. Да и трудно что ли, смотреть в глаза-то — смотри, да и все?!

Я, как глазной хирург, мог бы, конечно, пригласить на «просмотр глаз» какую-нибудь старушку из Сибири, но боялся того, что вездесущая в пожилом возрасте катаракта будет мешать мне вглядываться в глубины зрачков и будет подталкивать к профессиональному экстазу удалить (ко всем чертям!) эту катаракту. А пригласить на «просмотр глаз» мужчину я опасался, боясь, что мой пристальный взгляд не так поймут.

Короче говоря, я логическим путем дошел до того, что Любовь, да еще и Всеобщую Любовь, лучше всего «высматривать» в глазах молодых девушек, в частности, в глазах… дежурных ночных медсестер.

Я, естественно, осознавал, что вглядываться в глаза сразу трех дежурных медсестер трудновато из-за того, что моя пара глаз, мечущаяся по трем парам глаз, будет выглядеть блудовато. Поэтому я решил смотреть только в одну пару глаз, доставив удовольствие «двум другим парам» заваривать чаек и пить его с печеньем, вкусным печеньем производства уфимской фабрики «Конди».

В общем, смотрел я в наиболее молодую пару глаз — глаза Светы Аллаяровой, не давая ей возможности попить чая с вкусным печеньем (которое я, кстати, терпеть не могу). А она, Света Аллаярова, смотрела мне в глаза, как я велел, — куда деваться-то?! Я очень хотел разглядеть присутствие Любви (Всеобщей Любви! Врожденной Любви! Общечеловеческой Любви! Любви к людям вообще!) в глазах этой девушки, которая дежурила сегодня ночью и которая волей судьбы была вынуждена смотреть мне в глаза.

Глаза ее были голубыми-голубыми. Вглядываясь в глубину ее зрачков, я даже прищурился.

— Вы что щуритесь, Эрнст Рифгатович? Что-то не то? — озадачилась Светлана.

— Да нет, — уклончиво ответил я.

— А-а, — проговорила она.

А я все продолжал вглядываться в ее глаза. Ужасно пристально смотрел в них. А Света удивительным образом выдерживала этот исследовательский взгляд.

Ничего в ее глазах я, конечно же, не высмотрел, — обычный объект для глазных операций. Но зато я что-то почувствовал; какой-то поток чувств исходил из ее глаз и воздействовал на меня — «исследователя глаз».

— Так ведь глаза — это орган чувств! — про себя воскликнул я, продолжая смотреть в глаза терпеливой Свете. — Главный орган чувств!!! Главный орган Чувств!!! Глаза созданы не только для того, чтобы видеть, но и для того, чтобы чувствовать!

От этой мысли мои глаза, по-моему, забегали по сторонам, дав возможность Светлане хоть чуть-чуть отдохнуть от моего сверляще-исследовательского взгляда.

— Так, так, так, так, — прошептал я.

— Чего? — переспросила Света.

— Да так. Продолжая смотреть в глаза Светланы, я постепенно стал осознавать, что чувства, выделенные медициной и определяемые как осязание, обоняние, вкус, слух и зрение вряд ли могут исчерпать всю гамму чувств, которую мы испытываем каждый день и каждую минуту, особенно, когда смотрим друг другу в глаза. О, как, наверное, многообразен Мир Чувств!

О, как загадочны эти Чувства, обладающие такой великой силой, что в угоду им, чувствам, вопреки логике, порой рушатся цивилизации, свершаются войны, распадаются крепкие семьи и делается многое-многое такое, что, на первый взгляд, кажется глупым и неестественным! Мощной и таинственной энергией веет от этих самых чувств. Энергия чувств, проявляющаяся обычно в виде легкого и приятного щемления в груди, может нежданно-негаданно превратиться в тяжелый внутренний напор, противостоять которому порой почти нет возможности даже в том случае, если твой поступок, вызванный приливом чувств, является тупым и идиотским. Сила рассудка или логической мысли не может противостоять Силе Чувств. Чувства сильнее логической мысли! Почему?