— А то заклинание, которое вы хотели продать моему мужу? То, которое женщина должна шепнуть мужчине, от которого хочет родить ребенка? Вы называли его «Улыбка Кибелы». Мне бы вы его продали?

— Нет.

— Почему? Чтобы я не воспользовалась им, когда мы с вами будем вместе?

При этих словах Теодор Илич Чешляр улыбнулся, обнял и поцеловал Лизу Свифт.

И тут прямо в его поцелуй Лиза прошептала заклинание, от которого у него не произошел выкидыш только потому, что он был мужчиной. Лиза прошептала одно число:

— Mille dugento consessanta sei…

И повторяла его непрестанно все время, пока длилось их сношение, во время которого он прорвал ауру ее тела и внедрил в нее свою ауру.

Mille dugento consessanta sei… Mille dugento consessanta sei… Mille dugento consessanta sei…

Когда все закончилось, они почувствовали себя уничтоженными. Она лежала на пучке своих волос, он — закинув лицо вверх. Наконец Теодор разбил тишину:

— Откуда тебе известно заклинание «Улыбка Кибелы»?

— Я давно его знаю. Нашла в Эфесе. Тогда оно показалось мне просто числом. Число 1266. Но рядом с этим числом стояла запись на итальянском: «Sorriso di Kibela», которую я перевела как «Улыбка Кибелы». Тогда я перевела на итальянский и это число. И произнесла его вслух: Mille dugento consessanta sei… Эти слова как будто бы что-то напоминали мне, но я не могла понять, что именно. Когда ты сегодня произнес строки Данте из «Ада» и упомянул «Улыбку Кибелы», я тут же вспомнила, где именно я прочла эти стихи. И сразу поняла, что одна из строк, та, что в середине терцины, отсутствует. Именно эта, Mille dugento consessanta sei… Та, которую ты продаешь как «Улыбку Кибелы». Таким образом, мне сразу стало все ясно.

— Что именно? — спросил Теодор и бросил на Лизу взгляд, от которого у нее загорелись уши.

— Этот стих, который помогает зачать ребенка, ты умышленно пропустил, когда рассказывал мне об этом. Решил, что сможешь на нем заработать, продать кому-нибудь… несмотря на твою уверенность, что он ровно ничего не стоит… Может быть, именно поэтому ты и не захотел, чтобы он проник в меня.

Сказав это, Лиза приподнялась, ее все больше охватывало легкое беспокойство курильщика.

— By the way[15], здесь ведь хорошо работает вентиляция? Курить можно?

Не дожидаясь ответа, Лиза взяла свою сумочку, чтобы достать из нее сигареты, вскрикнула и выронила пачку, не отводя взгляда от того, что увидела.

— Что там, змея? — пошутил Теодор.

— Не смейся! Не смейся! Мне не до смеха! Посмотри, перстень моего покойного мужа изменил цвет!

И Лиза Свифт достала из сумочки свой носовой платок, к одному концу которого был привязан мой перстень. Она всегда носила его с собой со дня моей смерти. Действительно, впервые с того дня, как перстень достался мне, цвет его изменился. Перстень стал красным. Пока при жизни я носил его на пальце, он постоянно был черным. И это означало, что он ничего не показывает. И вот теперь вдруг приобрел красный цвет.

— И что означает изменение цвета перстня? — успокаивающим тоном спросил Теодор.

— Зависит от цвета.

— А красный цвет, как сейчас, это что значит?

— Это просто ужас! Сейчас перстень показывает, что мой муж счастлив.

— Как он может быть счастлив, если его похоронили больше сорока дней назад?

— То же самое я могу спросить и у тебя. Но перстень свидетельствует именно об этом. Жуть! Где, где он счастлив? И видит ли он нас, лежащих в обнимку?

Лиза освободилась из объятий Теодора и встала… Глаза ее были пустыми, как два бокала из-под шампанского на столе в бункере.

— Если он нас видит, как же он может быть счастлив?

— Не волнуйся, — успокаивал ее Теодор. — Все это такая же чушь, как и мои магические заклинания!

— Возможно, ты и прав, но перстень не бессмыслица. Он действительно способен менять цвет в зависимости от энергии, которую излучает тело…

— От энергии, которую излучает тело? Ты хоть понимаешь, что говоришь? — поразился Теодор.

Лиза его почти не слышала. Она всегда ненавидела вопросы, а сейчас ей даже в голову не приходило на них отвечать. Вместо этого она просто вылетела из бункера и понеслась домой, то и дело поглядывая на перстень.

Дома она рухнула в плетеное кресло на террасе. На столик перед собой положила мой перстень и смотрела на него, не отводя взгляда и с трудом узнавая из-за нового, красного цвета. Может быть, перстень действительно приобретал тот или иной цвет в зависимости от излучений моего тела. Моего другого, духовного тела. И может быть, он действительно говорил правду. Несмотря ни на что, думала Лиза, может быть, я, ее муж, сейчас и в самом деле счастлив. Но не в этом ее «настоящем», а в каком-то своем, новом «сейчас». Тут вдруг Лиза услышала ту самую звуковую нить. Она спускалась с высот прямо на нее, и Лиза подумала: «Возможно, кто-то хочет ко мне обратиться».

Тут звуковую нить пересек еще один, совсем другой звук, который входил в одно ее ухо и выходил из другого. Лизу охватила паника, и она принялась глубоко дышать. Она вдыхала и выдыхала все глубже и глубже, пока это не превратилось в дыхательное упражнение, напоминавшее те, которые мы с ней вместе когда-то выполняли на этой же террасе в селе Бабе. Сделав еще несколько вдохов-выдохов, Лиза почувствовала, что раздвоилась. Так же как когда-то. Теперь она видела себя сидящей в плетеном кресле, с курчавыми, как каракулевая шапка, волосами. Ей даже была видна за ее собственной спиной, на подоконнике, бутылка белого вина, на этикетке которой она без труда могла прочитать и его название: «Душа Дуная». Та персона, которая за ней наблюдала, ясно видела не только ее, Лизу, но и прошлое, и будущее, но между ними у этой персоны не было своего «сейчас». У нее не было «настоящего». Благодаря этому Лиза узнала того, кто за ней наблюдал. Это был я. Я смотрел на Лизу, смотрел, как она сидит в нашем плетеном кресле. И Лиза могла не только видеть то, что видел я (то есть ее самое), но и думать то же самое, что думал я. Чувствовать то же, что в этот момент чувствовал я. Как в тех наших снах, где мы с Лизой превращались друг в друга. Сейчас она как бы была мною и знала, что моя энергия продолжает существовать и после моей смерти. Теперь было ясно: перстень говорит нам о счастье, любви или здоровье какого-то другого тела, не того, в котором мы существуем сейчас и здесь. Но с энергией того, другого тела происходило нечто новое.

При жизни мое тело держало в себе свою крохотную и перепуганную душу как пленника или раба. Теперь все переменилось. Во мне, кем бы я сейчас ни был и где бы ни находился, произошел какой-то колоссальный переворот, мое время вывернулось наизнанку, словно рукав. Моя душа освободилась от тела, в котором была заключена. Благодаря чему-то похожему на большой взрыв. Моя посмертная энергия, мое крохотное другое тело сейчас радостно, молодо и счастливо неслось через свою огромную, полную звезд душу, словно через Вселенную. Оно искало там каплю времени и каплю воды. Оно стремилось к золотому сечению времени и вечности и к глотку Богородицыных слез, чтобы дать пищу своему новому «сейчас»… Значит, это и есть пятый, подлинный вариант Вселенной, подумала Лиза и вскрикнула. Мой перстень прямо у нее на глазах снова изменил цвет. Сейчас он снова стал совершенно черным. И Лизино раздвоение прекратилось. Но звуковая нить еще не разорвалась. Теряя контакт с моим другим телом, она почувствовала на шее какое-то легкое жжение. Она дотронулась до этого места и пальцами поняла, что это след от прикосновения. Жжение распространялось лучами в четырех направлениях. Оно напоминало букву Шин еврейского алфавита. А так как Лиза умела читать поцелуи, она все поняла. И читатель, конечно, все вспомнил.