– А что привело тебя сюда?

– Помнишь, после того как я тебе открылся, ты говорил не «Тайни перешел в другую команду», а «Тайни теперь играет за Уайт-сокс»?

– Да. Это что, признак гомофобии? – интересуюсь я.

– Не. Хотя, может, и да, но меня это не беспокоит. В общем, я хочу извиниться.

– За что?

Видимо, я произнес волшебные слова, поскольку Тайни набирает полные легкие воздуха и начинает говорить, как будто – подумать только – ему многое надо сказать.

– За то, что не сказал тебе в лицо то, что говорил Гэри. За сказанное извиняться не буду, потому что это правда. Эти твои гребаные правила. И привязаться ты иногда можешь, и в том, как ты осуждаешь наигранность, есть что-то наигранное, и я знаю, что со мной бывает сложно, но с тобой тоже, и вся твоя надуманность уже устарела, а еще ты жутко самовлюбленный.

– Уж кто бы говорил, – отвечаю я, стараясь не взбеситься. Тайни невероятно талантливо может схлопнуть пузырь моей любви к нему. Видимо, думаю я, его поэтому так часто и отвергают.

– Ха! Это верно! Я не утверждаю, что я ангел. Я говорю лишь то, что и ты виноват.

Та пара скрывается из виду. А я наконец готов избавиться от дрожи в голосе, которую Тайни, очевидно, считает слабостью. Я встаю перед ним, чтобы самому его видеть, и в кои-то веки оказываюсь выше него.

– Я тебя люблю, – говорю я.

Он склоняет свою милую головищу, как изумленный щенок.

– Ты ужасен в роли лучшего друга, – продолжаю я. – Просто ужасен! Ты напрочь забываешь обо мне всякий раз, когда у тебя появляется новый дружок, а потом приползаешь обратно с разбитым сердцем. Ты меня не слушаешь. Я тебе, кажется, даже не симпатичен. Ты так увлекся своей пьесой, что совершенно забил на меня, если не считать оскорблений в мой адрес, которые ты наговорил нашему общему другу у меня за спиной, ты использовал историю собственной жизни и людей, которые тебе якобы дороги, чтобы обрести за счет своей пьески популярность, чтобы все тебя любили и считали крутым и раскрепощенным и восхитительно голубым, но знаешь что? То, что ты гей, не повод быть скотом… Но ты – номер один в моем быстром наборе, – добавляю я, – и я хочу, чтобы ты там оставался, и прошу прощения, что я тоже ужасный лучший друг, и я тебя люблю.

Он голову так нормально и не поворачивает.

– Грейсон, ты что, хочешь сказать, что ты тоже гей? Ничего личного, но я лучше уж обратно ориентацию сменю, чем буду с тобой.

– НЕТ. Нет нет нет. Трахаться я с тобой не хочу. Я просто тебя люблю. С каких это пор желание кого-то трахнуть заменят все остальное? С каких пор можно любить только того, с кем хочешь переспать? Тайни, это такой бред! Черт, да кого, блин, этот секс интересует?! Все ведут себя так, точно это самое главное занятие в жизни, но послушай. Как вся наша жизнь, наделенная разумом, может вращаться вокруг того, что делать могут и слизняки? Трахаться или не трахаться, и если да, то с кем? Важные вопросы, наверное. Но не настолько уж. Знаешь, что на самом деле важно? За кого ты готов умереть? Кого ты будишь утром в пять сорок пять, хотя даже не знаешь, зачем ты ему? Кому ты будешь пьяные сопли вытирать?!

Я перешел на крик, начал яростно размахивать руками, и только когда все эти важные вопросы кончаются, я замечаю, что Тайни плачет. А потом он говорит очень тихо, таким тихим я его голос еще ни разу в жизни не слышал.

– Если бы ты мог написать пьесу о ком угодно… – И на этом его голос обрывается.

Я снова сажусь рядом и обнимаю его.

– Ты в порядке?

Тайни Куперу каким-то образом удается держать себя в руках настолько, что его массивная плачущая голова не скатывается с моего узкого плеча.

– Трудная неделя. Трудный месяц. Трудная жизнь, – говорит он через некоторое время.

Он довольно быстро отходит, вытирает глаза торчащим из-под полосатого свитера воротником тенниски.

– Когда встречаешься с кем-то, у тебя есть специальная разметка: Поцелуй, Важный разговор, Три слова – а потом вы садитесь на качели и расстаетесь. Можно эти вехи на график наносить. И всю дорогу с избранником сверяешься: а можно? Если я скажу вот это, ты ответишь мне тем же? Но в дружбе ничего подобного нет. Любовные отношения – это осознанное решение. А дружба просто складывается.

С минуту я просто смотрю на поле. Тайни сопит.

– Я тебя выбираю, – говорю я. – Черт, да, я тебя сам выбираю. Я хочу, чтобы ты пришел ко мне в гости через двадцать лет со своим мужиком и приемными детишками, и хочу, чтобы наши дети, черт побери, играли вместе, а мы тобой будем, например, пить вино и обсуждать ситуацию на Среднем Востоке или чем там еще мы будем в старости заниматься. Мы с тобой так давно дружим, что выбирать уже не надо, но если бы было надо, я бы выбрал тебя.

– Ага, все хорошо. Но что-то ты расчувствовался, Грейсон, – отвечает Тайни. – Как-то это меня вымораживает.

– Понял.

– Никогда больше не говори, что ты меня любишь.

– Но я тебя люблю. Меня это не смущает.

– Грейсон, серьезно, прекрати. Иначе меня стошнит.

Я ржу.

– Помочь тебе со спектаклем?

Тайни сует руку в карман, достает аккуратно сложенный блокнотный листок и отдает его мне.

– Я уж думал, ты никогда не предложишь, – с ухмылкой говорит он.

Уилл (и Джейн, но в меньшей степени),

спасибо за предложенную помощь в постановке мюзикла «Обними меня покрепче». Я буду беспредельно благодарен, если вы оба в день премьеры поможете за кулисами с переодеванием, да и просто будете успокаивать актеров (ладно, скажу прямо: меня).

К тому же оттуда будет очень хорошо видно.

К тому же, хотя у Фила Рейсона и так отличный костюм, будет еще лучше, если Гэри предоставят настоящую грейсонову одежду.

Более того, я думал, что перед премьерой успею сделать микс, в котором под нечетными номерами будет панк-рок, а под четными – песни из мюзиклов. Но у меня на это не хватит времени; так что будет поистине чудесно, если вы этим займетесь.

Вы очаровательная пара, я невероятно рад, что свел вас, и я не испытываю к вам никакого презрения, не услышав благодарности за то, что я сделал вашу любовь возможной.

Остаюсь искренне ваш…

Ваш верный слуга и сводник…

Который недавно остался один в океане боли, но продолжает работать не покладая рук, чтобы привнести в ваши жизни хоть немного света… Тайни Купер

Я читаю и смеюсь, и Тайни тоже смеется и кивает, словно в поддержку того, что он воистину крутой.

– Мне жаль, что со вторым Уиллом Грейсоном так вышло, – говорю я.

Его улыбка слетает с лица. Но кажется, что эта реакция адресована моему тезке, а не мне.