— Они недалеко. Но для тебя лучше сегодня побыть одному. Типене сказал, что, возможно, ты будешь злиться на нас. А этого делать не стоит. Ты должен обрести мир… — Ириапети говорила медленно, не глядя на него.

— Почему я должен злиться на вас? — спросил Джек. — И где Шарлотта? Она с остальными? Что здесь происходит, вахене?

— Она хотела указать путь своему духу. — Ириапети наконец повернулась к нему. Ее лицо, изборожденное морщинами, было серьезным. — Она сказала мне, что боится расставаться со своим телом, потому что для него не существует Гавайки. Но здесь ему нужно было просто идти за остальными. Ты не сумел бы помочь ей.

Старуха снова устремила свой взгляд на море.

Мысль Джека лихорадочно заработала. Духи… скалы… неуверенные слова врача… Он не хотел осознавать этого, но Шарлотта знала, что умрет.

Только не так! Не одна!

— Она не одна, — сказала Ириапети.

Джек не знал, читает ли она его мысли или же последние слова он произнес вслух.

— Я должен найти ее!

Джек испытывал невообразимое чувство вины, когда бежал к тропе, видневшейся среди скал. Как он мог спать? Почему он ничего не заметил, ничего не почувствовал?

— Ты можешь подождать ее здесь, — произнесла Ириапети.

Джек не слушал. Он бежал вверх по крутой тропе, словно за ним гнались фурии, останавливался лишь изредка, чтобы перевести дух. Он не обращал внимания на красоту скал и моря. При этом небо было затянуто тучами и все, казалось, погрузилось в странные голубоватые сумерки. Призрачный свет? Джек заставил себя идти еще быстрее. Может, он еще сумеет догнать ее. Нужно было спросить старуху, когда она ушла. Но, наверное, она тоже не знает. Для тохунга маори время течет иначе.

Когда Джек наконец добежал до маяка, был уже полдень, но солнце все еще не взошло. Смотритель радостно поздоровался с ним, пока не заметил, в каком состоянии находится Джек. Шарлотты не было. И следов ее тоже…

— Есть дюжины возможных мест, — сочувственно произнес смотритель маяка, когда Джек коротко, путаясь в словах, описал ему свои опасения. — У самого дерева я бы прыгать не стал. Там не совсем крутой склон. Но вот над ним… и чуть левее… как я уже говорил, вы можете найти только следы. Но, возможно, вы совершенно напрасно волнуетесь. Эти бабушки маори много рассказывают, если день слишком долог. Вероятно, ваша маленькая леди в полном порядке, у своих друзей. Она казалась такой хрупкой и слабой, вряд ли она сумела преодолеть столь трудный подъем.

Джек пошел к скалам над деревом похутукава. Должно быть, это было здесь… Ему казалось, что он чувствует присутствие Шарлотты. Но нет, этого не может быть. Ее душа давно должна была достичь Охауа…

Джек послал островам молчаливый привет. Он не знал, почему не испытывает отчаяния, но внутри была лишь пустота, ужасная ледяная пустота.

Словно в трансе, он снова спустился по тропе. Если он сейчас споткнется… Но Джек не споткнулся. Он не готов идти в Гавайки, еще не готов. Неужели он бросает ее? Джек даже думать об этом не мог. Однако он видел, как из-за облаков выходит солнце, и чувствовал, как его ноги уверенно нащупывают тропу.

Когда пляж снова показался в поле зрения Джека, его взгляд остановился на Ириапети. Пожилая женщина по-прежнему сидела на том же месте, но когда он ступил на песок, она, похоже, что-то увидела.

— Пойдем, тане! — спокойно произнесла старуха и вошла в воду.

Ей было тяжело бороться с приливом, но Джек был сильнее и быстро догнал ее. И тоже наконец увидел: синее платье, раздутое волнами, длинные светлые волосы, с которыми играл прибой.

— Шарлотта! — крикнул Джек, хотя понимал, что она не услышит его. Он потерял дно, поплыл.

— Ты можешь просто подождать, — сказала Ириапети, остановившаяся чуть поодаль.

Джек обхватил тело жены, борясь с морем и пытаясь вплавь доставить его к берегу. Он запыхался и обессилел, когда добрался до Ириапети. Она молча помогла ему вынести Шарлотту на берег. Они уложили ее на одеяло, расстеленное старухой.

Джек откинул волосы с лица жены — и впервые за долгое время увидел на нем выражение полного покоя. Тело Шарлотты освободилось от боли. И ее душа ушла путем духов…

Джек задрожал.

— Мне холодно, — вдруг тихо произнес он, хотя день был теплый и уже взошедшее солнце подсушило его одежду.

Ириапети кивнула.

— Пройдет много времени, прежде чем холод уйдет.

— Разве это хака?

Глория стояла рядом с Таматеей за импровизированной сценой в «Рице» и слушала прощальный концерт Куры-маро-тини в Европе. До этого Уильям громко представил музыкантшу и несколько раз повторил, что вырученные деньги пойдут осиротевшим из-за войны детям. Наверное, они уже появились и в Англии. Америка пока что хранила нейтралитет.

Мариса, уже более-менее вставшая на ноги, только что виртуозно аккомпанировала Куре, исполнявшей балладу, которую Глория так безуспешно пыталась разобрать вчера. Девушка не узнала пьесу — Мариса заставляла фортепьяно шептать вместе с голосом духов путорино, была посредницей между рваным ритмом военного танца на заднем плане и чарующим голосом Куры. Это филигранное произведение искусства было встречено громкими аплодисментами. В деревнях маори вокруг Киворд-Стейшн Глория никогда не слышала ничего подобного, и исполняемая хака казалась ей ненастоящей. Правда, она никогда не стала бы утверждать, что разбирается в музыке, но хака маори всегда казались ей вполне понятными. В детстве она смеялась и танцевала с ними, когда бабушка Марама увлекала ее в круг, или же задорно колотила по барабанам. Вряд ли там можно было ошибиться, ритмы открывались даже людям со слабым музыкальным талантом. Однако здесь она видела отточенные танцевальные движения, слышала разветвляющиеся мелодии и инструменты, несомненно созданные маори, но используемые совсем иначе, чем задумывалось изначально. В какой-то момент она отважилась спросить, надеясь, что Таматея не станет над ней смеяться.

Старуха маори лишь пожала плечами.

— Это… искусство, — сказала она после довольно продолжительной паузы, при этом употребив английское слово.

— Наверное, слова «искусство» и «искусственно» однокоренные.

Таматея осторожно подбирала слова, но легко было понять, что она не всегда согласна с интерпретациями Куры.

Уильям Мартин, который тоже услышал вопрос Глории и даже понял его, бросил на пожилую женщину укоризненный взгляд. Он очень плохо говорил на языке маори, но с помощью двух английских слов понял ее ответ.

— Мы не такие пуристы, Глория, — заметил он в свою очередь. — Кого волнует, оригинальная это музыка маори или нет? Главное, что люди понимают. Мы уже подумываем о том, чтобы перевести на английский язык тексты песен Куры. Нам это очень советовали сделать для Америки. Тамошние люди не очень-то ценят фольклор…