до завтрака в любую погоду они соревновались в беге, занимались отжиманием и подтягиванием. Особое внимание уделялось укреплению мышц живота, для чего на наклонных досках девочки делали специальные упражнения.

После часа спортивных занятий Айлин вместе с другими отпускали на получасовой завтрак. Через пару недель она привыкла к творожникам и овечьему сыру, темному хлебу с хрустящими на зубах зернышками, каше из разных круп, которые раньше никогда не ела, и все эти блюда ей стали даже нравится. Завершив завтрак фруктами, воспитанницы приступали к урокам в классах. После обеденной трапезы, включавшей запеченные овощи, отварное мясо или рыбу, начинались обязательные для всех трудовые обязанности. Нежные тонкие пальцы Айлин окрепли и загорели. Прионса Илайна и воспитанница Айлин в одном лице научилась отскребать от жира котлы и огромные сковороды, мыть полы и таскать ведра с водой, не спать ночь, если ее назначали дежурной по спальням. Ее, как и всех других, учили шить, заставляли стирать свое белье, чистить лошадей и даже убирать стойла.

— Девы семейств-ноблесс обязаны уметь все, что умеют простолюдинки, а также мочь и знать все, чего не могут, не умеют и не знают худородные. По крайней мере, должны стремиться к этому, — постоянно твердила Морна. — Только тогда носительница благородной крови имеет право на свое несомненное превосходство над прочими.

Несмотря на строгое и даже суровое обращение с воспитанницами, за их здоровьем и благополучием наблюдали круглосуточно и, удивительно дело, при таких физических и психологических нагрузках девушки болели очень редко. Раз в неделю их осматривали несколько живущих в Садах врачевателей-евнухов, которые вели подробные записи о состоянии каждой воспитанницы. После «совершеннолетия», которое наступало сразу после первого кровотечения, случавшегося у кого в десять лет, а у кого лишь в четырнадцать, девушки раз в месяц проходили обследование у лекаря-скопца, ведающего женскими болезнями и ведущего учет особенностей полового развития каждой. Все было продумано до мелочей.

— Осмотры неприятны, но совершенно необходимы, — объясняла Морна смущенным и красным от стыда подопечным. — Ко всему следует относится прагматично и без излишней чувствительности, неподобающей девам благородных домов. После осмотра ваши семьи могут быть уверены, что вы здоровы, девственны и способны выносить здорового ребенка.

Общаться девушкам разрешалось, и, хотя особой дружбы между Айлин и другими девочками не возникало — слишком разным было их воспитание, культура и традиции до прибытия в Сады, — однако симпатии и привязанности скрашивали трудную жизнь. Особое значение воспитанницы придавали двум «Дивным часам» перед сном. В это время им позволяли «расслабиться»: не возбранялись шумные игры, крики и беготня по коридорам, свободное гуляние в садах, чтение книг, пение и громкий смех. Как и другие, Айлин вволю наслаждалась «дивными» часами.

Кроме того, каждый месяц она с нетерпением ждала Дня отдохновения, когда воспитанницам разрешалось вернуться в прежнюю жизнь. Это означало, что уже с утра начинался маленький праздник: Гретта помогала ей надеть роскошное платье (в сундуке хранилось десять прекрасных нарядов — на вырост), бархатные туфельки на высоких танкетках (башмачки из телячьей кожи, сафьяна, бархата или атласа хранились в отдельном сундуке). Всем девушкам позволялось расплетать тугие косы и сооружать самые невероятные прически, для чего в Девичьи сады привозили лучших цирюльников. Однако Илайна предпочитала ловкие руки своей Гретты, которая сама укладывала ей волосы и громко радовалась, что не приходиться пользоваться горячими щипцами, ведь волосы юной госпожи и пышны, и кудрявы и восхитительно отливают медью и золотом.

Волшебство продолжалось с помощью пудры, румян и помады. И вот, наконец, после наведения «красоты» она превращалась из скромной и послушной воспитанницы Айлин в грубом холщовом платье в нарядную и хорошенькую прионсу Илайну. Затем она с трепетом доставала «душистую шкатулку», где толпились флаконы цветного стекла с ее любимыми духами. Сидя перед старинным зеркалом, Илайна любовалась на себя, прекрасную и взрослую, и вместе с Греттой долго выбирала аромат, которым ей желалось сегодня благоухать.

Кроме того, лишь в День отдохновения для девушек готовили вкуснейшие блюда, десерты и напитки, и позволяли объедаться вволю. Только вот от переедания к вечеру многим девушкам становилось плохо, а ведь на следующий день — унылый и будничный — никто не освобождал заболевших ни от уроков, ни от трудовых занятий. Один раз испытав на себе последствия «обжираловки», как выразилась служанка, Айлин стала гораздо осторожнее вести себя за обильным столом Дня отдохновения. Она не забывала, как ее тошнило, как скручивало живот, пока ей приходилось намывать полы в длинных коридорах, и сколько раз ее рвало в стоящее рядом ведро, которое приходилось таскать туда-сюда, чтобы сменить грязную воду.

Когда Айлин исполнилось одиннадцать лет, и у нее впервые появилась кровь, ей, как взрослой девушке, велели посещать особые уроки, где учили следить за собой, а также умению держать себя с мужчинами разного возраста и статуса. Со временем уроки становились все сложнее и интереснее. Взрослеющим девушкам подробно рассказывали о мужской и женской анатомии и физиологии, подробности об интимном сближении, о том, как увлечь и удержать мужчину, оставаясь при этом хладнокровной и расчетливой. И никакой слюнявой романтики. «Романтика — это для пастухов и белошвеек!» — презрительно кривила губы Морна. И хотя это были лишь теоретические занятия с использованием больших картинок и восковых муляжей, но и они давали очень много находящимся в затворничестве девственницам, которые годами видели лишь слуг-евнухов. К четырнадцати летам воспитанница Айлин постигла все тонкости кокетства, взглядов и движений, нужных слов и умений приближать и отталкивать, льстить и обдавать холодом. И главное — добиваться желаемого.

Что касается наказаний, то все они были заранее были обговорены с родственниками учениц и одобрены главами семейств. Все провинности заносились в индивидуальную тетрадь, где указывался проступок воспитанницы и вид наказания. Айлин с содроганием вспоминала, как за непослушание ее били по ладоням и ступням, привязав к скамье, или сажали в темную холодную комнату на хлеб и воду. Как и всех прочих воспитанниц. Никто из них не избежал подобных строгостей. И хохотушка Гретта убивалась и рыдала, не в силах осознать, как же такое возможно! Возмущению служанки не было пределов — ну как же так — на ее оплошности смотрят сквозь пальцы, а маленькую благородную госпожу наказывают, как презренную порху, которая разбила посуду.

Но самым противным Айлин, как и остальные девушки, считала чистку уборных евнухов. От злости она прикусывала губы и старалась не дышать, когда ей приходилось полдня ползать на коленках