Большой водолазный шлем московского купца первой гильдии Ф. М. Свидригайлова представляет собой образец ювелирного искусства последней четверти девятнадцатого века. Поднесен он был служащими пароходства «Свидригайлов и Мармеладов» своему хозяину по случаю его пятидесятилетнего юбилея. Серебряная поверхность шлема богато украшена чеканкой со сценами любви водолазов и русалок. Окошки шлема обрамляют вызолоченные кружевные наличники. В шлеме есть потайное отделение для водки с крошечным краником, который можно открывать и закрывать зубами.

Жемчужиной коллекции является парадный водолазно-кавалерийский мундир, подаренный С. М. Буденному к десятилетней годовщине формирования дивизии морских коньков имени беспощадного пролетарского суда над врагами народа Зиновьевым и Каменевым. Полированную медную буденовку венчает рубиновая звезда. По краю шлема вырезан девиз красных водолазов: «И корюшку[8]съесть, и на русалке покататься». Ордена Буденного, приклеенные рыбьим клеем к водонепроницаемой ткани водолазного костюма, выполнены из чешуек более чем тридцати видов пресноводных рыб ценных пород. Большие морские маршальские звезды украшают петлицы костюма прославленного полководца. Шпоры водолазных ботфортов выточены из моржовых клыков, украшенных затейливой левой полуторадюймовой резьбой.

Венчает экспозицию этого раздела большое живописное полотно «Маршал Буденный во главе морской кавалерийской дивизии идет в атаку на косяк летучих рыб». Сверкающие медные щеки героя облепили выбившиеся из-под шлема усы, от бешеного галопа стремительно вытягиваются назад серебристые цепочки пузырьков воздуха. Из тысячи луженых глоток рвется в океанские просторы неудержимое и безмолвное «Ура-а-а…!».

* * *

В Историческом музее, на выставке, посвященной трехсотлетию Полтавской баталии, есть неприметный с виду экспонат. Круг заспиртованной полтавской колбасы. Конечно, среди пушек, полковых штандартов и шпаг колбаса, да еще и заспиртованная, смотрится не очень авантажно. Теперь на нее никто внимания и не обращает, а зря. Между прочим, в советское время ее вообще не показывали — боялись, что посетители покусятся на ценный экспонат. Мало кто знает, что при помощи этого колбасного круга жители Полтавы хотели удавить изменника Мазепу. Как раз после того, как шведы дрогнули и побежали к переправе через Днепр, полтавские казаки, бывшие в частях преследователей, схватили гетмана и даже успели повесить его, накинув на шею колбасный воротник, но… дела до конца не довели. Охваченные пылом битвы, они поскакали дальше, за шведами, а Мазепа ухитрился перегрызть колбасу и утечь в Бендеры. Когда после боя казаки вернулись к месту, где оставили гетмана, то нашли только остатки колбасы со следами его зубов. Сложными путями колбаса попала в Санкт-Петербургскую Кунсткамеру, где и хранилась в запасниках. Хорошо, что хотя бы к трехсотлетию баталии о ней вспомнили.

* * *

В девятьсот восьмом году в Москве появилась первая извозчица — Марья Иванова. Была она крестьянкой Калужской губернии. Нет, она не мечтала с детства об этой профессии, хотя могла, как и всякая русская женщина, остановить на скаку коня. Извозчиком у нее в семье был муж. Так случилось, что он умер, и на руках у Марии осталось двое детишек. Долго она не думала — надела одежду покойного мужа и подалась в Москву на заработки. И прекрасно работала. Все же кто-то из седоков Ивановой по нашей извечной привычке подумал: «Как бы чего не вышло», — и донес в полицию. В полиции на кавалерист-девицу из крестьян посмотрели строго, но, услышав ее историю, посочувствовали и отпустили. Только запретили работать днем. Ночью, говорят, работай. Неча народ смущать.

Похожая история произошла в отряде космонавтов, но не в том, в котором была Терешкова и Гагарин, а в самом первом, когда думали… да ничего не думали. Выполняли приказ. Так случилось, что один из членов отряда стал выпивать. То ли хотел лететь первым, а его не пускали, то ли не хотел лететь, а его заставляли, то ли хотеть улететь насовсем, а ему… Короче говоря, злоупотреблял он. А на репетиции-то ходить надо. Сегодня в барокамеру, а завтра на центрифугу. С похмелья на центрифуге… Некрасиво получается. Еще и неаккуратно. Супруга его и просила по-хорошему, и в ногах валялась, и лупила чем ни попадя — не помогает. Оно, конечно, можно было и в партком на подлеца пожаловаться, но тогда бы его выгнали из отряда, и прощай, паек, оклад и толстые меховые космонавтские шлемы-ушанки двум сыновьям. Подумала она совсем недолго да и пошла вместо него. Дома загодя в скафандр влезет, дети ей зашнуроваться помогут — и вперед. Кто там разберет… Женщина она была коренастая — скафандр на ней сидел как влитой, а не болтался, как на муже. Врач, который при центрифуге… Ну это отдельная история. Мы на нее отвлекаться не будем.

Ходила она на эти занятия, ходила… И что характерно — по всем предметам успевала прекрасно. По космической навигации, к примеру, одни пятерки всегда были. Пока остальные синус на косинус в столбик умножают — она уж первая рукой показывает нужное направление. А что в скафандре все время ходит и отвечает через шлемофон — так это объясняла желанием вжиться в образ. По системе Станиславского, мол, работаю: тяжело на репетиции — легко в невесомости. Так бы она и полетела, если б не муж. Зависть его замучила хуже похмелья. Явился он как бы с повинной к начальнику отряда и… Обоим досталось. Но в ее положение все же вошли. Разрешили ночные полеты. Так что на солнце, на которое только ночью и можно полететь — она первая полетела. Но об этом полете сейчас еще рано рассказывать. Архивы до сих пор даже не приоткрыты.

* * *

В средние века любой москвич мог прийти со своим серебром на кремлевский монетный двор и заказать себе необходимое количество денег. Интересно, что мужчины заказывали для себя мелкие монеты, чтобы удобнее было расплачиваться, а для своих жен — крупные, чтоб у них было меньше возможности их потратить. В тех случаях, когда мелкие мужские копеечки попадали в женские руки, они, по выражению итальянского путешественника Адама Олеария, мгновенно «утекали сквозь пальцы». В приходно-расходных летописях монетного двора описан случай, когда по заказу дьяка Конюшенного приказа Евсевия Копилки изготовили большой серебряный рубль для его расточительной супруги Марфы. Этот рубль был припаян к массивному шейному обручу-гривне, который Марфа снять не могла. Евсевий, конечно, не сразу решился на крайнюю меру. Сначала попробовал обычные, народные средства. Кулаком ее бил, вожжами, сапогом от самовара. Котом в нее кинул. Дорогущим персидским котом, которого Марфа купила у заезжего персидского купца, чтоб у него мошна отсохла. Однажды, после того как его супружница на распродаже в Китай-городе купила по случаю охабень с опушкой из меха камчатского суслика, истратив при этом полугодовое мужнино жалованье, Копилка взнуздал супругу, и она у него ходила под седлом два дня. Уж он ее пришпоривал, пришпоривал… и никакого толку. Тратила все, до чего могла дотянуться рукой или даже ногой. Да что ногой — как-то раз села на серебряный гривенник. Встала — нет гривенника. Над Копилкой смеялся весь Конюшенный приказ. Вот тогда он и решился заказать рубль-обруч. От досады и злости Марфа год не желала выходить из дому…