* * *

Мало кто знает, но зубцы кремлевских стен самообновляются. Они растут страшно медленно — обычным глазом этого не заметить. Только специалисты могут разглядеть этот рост в микроскоп. Раз в сто пятьдесят лет зубцы обновляются полностью. То ли Алевиз Фрязин подмешал что-то такое в скрепляющий кирпичи раствор, то ли Антонио Солари — точно неизвестно. В летописях строительно-монтажного приказа Кремля есть глухие упоминания том, что итальянцам задержали оплату, и они в отместку… Короче говоря, зубцы все время растут. Сейчас-то их ежедневно подпиливают, чтоб не было проблем, а раньше… В донесении капитана Рамбаля, офицера 13-ого легкого полка дивизии генерала Камбронна, описывается удивительный случай — трое драгун, забравшихся на кремлевскую стену, чтобы полюбоваться московским пожаром, спустились с нее (не без помощи товарищей, прибежавших на их крики) страшно покалеченными. Там, где их ноги защищали ботфорты, ранения, похожие на огромные укусы, были не смертельными, но выше… Интересно, что несколько осколков кремлевских зубцов археологи нашли в развалинах стены одного из монастырей Санкт-Петербурга. По результатам физико-химических анализов стало ясно, что эти осколки старались привить, как прививают культурный черенок к дичку. С какой целью — можно только гадать. Быть может, местные жители досаждали монахам, или сами насельники монастыря желали еще вернее отрезать себе пути отступления в мир… Так или иначе, а зубцы не прижились. Исследователи нашли, что осколки зубцов поражены так называемым пришеечным кирпичным кариесом, развившимся от плесени, которая в местном климате заводится на чем угодно и даже сама на себе. В закрытых архивных документах по истории Серпухова описан случай проведения подобных работ по вживлению московских зубцов в стену серпуховского кремля. Чем там кончилось дело, неизвестно, поскольку в тридцатых годах прошлого века большевики разобрали серпуховский кремль и камень пустили на строительство московского метро. Ходят, однако, слухи, что как-то ближе к полуночи, одного нетрезвого пассажира в переходе со станции… Но это врут всё. Напьются и потом придумывают всякие небылицы, чтобы прикрыть себе…

* * *

— Господа! — бодро начинает экскурсовод. — Мы с вами стоим перед Архангельским собором, построенным во имя святого Архистратига Михаила. Со времени постройки в четырнадцатом веке собор используется как усыпальница…

— Женщина, — обращается к экскурсоводу туристка, похожая на шагающий подводный батискаф на тонких ножках, — а где можно посмотреть могилу Михаила Архангела?

— Могилу… архангела… Её нет и никогда…

— Ну я не знаю… Может, не могилу. Может, мощи…

* * *

В музее истории железнодорожной техники московской железной дороги на Рижском вокзале все экскурсоводы — женщины. Поначалу-то брали и мужчин, но потом выяснилось, что нет ни одного, который удержался бы от соблазна в свободное от работы время покатать игрушечные паровозики в выставочном зале, полазить по настоящим и даже попытаться разобрать некоторые узлы и агрегаты, чтобы узнать, чем, к примеру, паровоз делает «чух-чух».

Кстати, в самом начале своей эволюции паровозы не умели делать «чух-чух». Они издавали что-то вроде «чах-чах» и даже «чих-чих». Первые китайские паровозы и вовсе пыхтели «чихуа-хуа». В России в начале второй четверти девятнадцатого века существовало несколько паровозных диалектов. Паровозы, шедшие, к примеру, из Москвы в Нижний, акали «чах-чах», а встречные нижегородские окали «чох-чох».

К сожалению, почти ни один из диалектов не сохранился. Как только большевики пришли к власти, они немедленно издали декрет «О единообразии звуков, издаваемых паровозными устройствами». Уже через два или три десятка лет историки-любители с огромным трудом разыскали в железнодорожном депо Казани старинный, еще трехколесный паровоз, который, когда на нем развели пары, с трудом пропыхтел по-татарски «чак-чак».

Вообще говоря, паровоз отличается от электровоза, как камин от батареи парового отопления. На паровозе ты едешь сам, подбрасывая в топку уголек или дрова, пронзительно свистя свистком и высовываясь в окошко чумазым лицом, чтобы крикнуть могучим и оранжевым путевым обходчицам: «Эй, девки!..» — и тут же нырнуть обратно в кабину, чтоб их ответом не разбило голову.

Электровоз же везет тебя. Ты, конечно, нажимаешь на разные кнопки, крутишь какие-то ручки, но без всякого удовольствия. Да и сам по себе электровоз — существо со всех сторон застегнутое на все железные пуговицы. Бежит по его медным жилам электрический ток и вращает колеса. Почему вращает и как вращает — одним конструкторам известно. Даже и думать не моги, чтобы приступить к нему с огромным гаечным ключом, кувалдой и тихим, ласковым словом. Другое дело паровоз — у него все его вены и нервы наружу. Торчат в разные стороны чугунные суставы и ребра. Черный рот плюется густым белым дымом. Ты подходишь к нему, достаешь из кармана ведерную масленку, смачиваешь маслом какой-нибудь иссохший от жажды подшипник или шатун, постукиваешь ключом по фланцам, обечайкам, и левиафан на глазах успокаивается, благодарно пыхтит и вздрагивает двухметровыми ведущими колесами…

На одном из путей стоит в музее именно такой левиафан, изготовленный на Коломенском паровозостроительном заводе. Три тысячи лошадиных сил! Одно время в ЦК серьезно подумывали об использовании этого паровоза для полета вокруг Земли и даже на Луну. Если бы не дешевизна ракет, еще и неизвестно, как оно бы все сложилось.

Вот блестит черной и красной краской паровоз «Феликс Дзержинский». Мало кто знает, что первый паровоз серии «ФД» был построен по ошибке с холодным котлом и горячей кабиной, а не наоборот, как завещал железный Феликс. В одном из уголков на территории Ворошиловградского паровозостроительного завода стоит скромный памятник бригаде героев-машинистов, погибших при испытаниях опытного экземпляра этого паровоза.

Один из самых интересных экспонатов музея — маленький маневровый паровоз «кукушка». На самом деле изначально разрабатывалось две модификации. Кроме «кукушки» был еще и «дятел», но он своими конструкционными недостатками задолбал машинистов уже на стадии испытаний. «Кукушка» же оказалась исключительно удачной еще и потому, что сколько к ней вагонов ни цепляй — она их мигом пристроит к другим составам, что, собственно, и требуется от маневрового паровоза.

Электричка, стоящая в дальнем углу музея под открытым небом, мало кого может удивить. На таких я катался раз в неделю из Серпухова в Москву и обратно, когда был студентом. Но если зайти внутрь и внимательно принюхаться, то можно почувствовать так и не выветрившийся запах колбасы и мандаринов.

В той части музея, которая расположена внутри Рижского вокзала, поражает воображение полное экспрессии мозаичное панно «Иван Грозный на паровозе догоняет убегающего по шпалам сына». Интересно, что первый вариант этого панно изображал не Грозного в кабине паровоза, а писателя Толстого. По шпалам же убегала передумавшая Анна Каренина. Если присмотреться, то из-под шитого золотом царского кафтана видны плохо закрашенные босые ноги зеркала русской революции и коса с налипшими колосьями свежескошенного овса. Но даже и панно меркнет в сравнении с огромным заводным макетом железной дороги. Десятки и даже сотни домиков, вагончиков, электровозиков, человечков, вокзалов, мостов, эстакад…