Но в жизни были и благодатные моменты. Бернэм с нетерпением ждал вечеров, когда помощники и приехавшие на стройку архитекторы собирались на ужин в его временном жилище и проводили весь вечер в беседе, сидя перед громадным камином. Бернэм высоко ценил товарищество и обожал слушать истории. Олмстед рассказывал о своих бесконечных хлопотах по защите Центрального парка от непродуманных усовершенствований. Полковник Эдмунд Райс, начальник «Колумбийской гвардии», полицейского подразделения по охране выставки, вспоминал, каково ему было стоять в сумрачном лесу в Геттисберге, когда Пикетт бросил своих людей в наступление по открытому полю.

Позднее, в марте 1892 года, Бернэм пригласил обоих сыновей в свое временное жилище, куда они периодически приезжали с ночевкой, но почему-то они в условленное время не приехали. Поначалу все, кто был в тот момент с Бернэмом, решили, что причиной задержки стало опоздание поезда – обычное тогда явление, – но время шло, и тревога Бернэма усиливалась. Он, как никто другой, знал, что аварии с поездами происходят в Чикаго чуть ли не ежедневно.

Когда начало темнеть, мальчики наконец-то прибыли. Их поезд задержался из-за поломки моста на линии Милуоки – Сент-Пол. «Они прибыли ко мне, – писал Бернэм Маргарет, – как раз вовремя, и им удалось услышать рассказы полковника Райса о войне и походной жизни своих солдат, и об индейцах».

Когда Бернэм писал это письмо, его сыновья сидели рядом. «Они очень счастливы тем, что находятся здесь, и сейчас вместе с мистером Джеральдином с интересом рассматривают фотографии в большом альбоме». В этом альбоме были собраны фотографии строящихся павильонов, сделанные Чарльзом Дадли Арнольдом, фотографом из Буффало, штат Нью-Йорк, которого Бернэм нанял в качестве официального фотографа. Сам Арнольд тоже там присутствовал и вскоре устроил мальчикам фотосессию.

Бернэм завершил письмо следующими словами: «Мы в порядке и удовлетворены выполненными работами, как в смысле объема, так и в смысле охвата, в чем нам способствовала удача».

Но такие приятные промежутки в жизни никогда не длятся долго.

* * *

Конфликт между Бернэмом и Девисом вспыхнул снова. Директор Выставочной компании все же решил найти способ обратиться к Конгрессу напрямую, но в ответ на просьбу о выделении средств Конгресс назначил проверку произведенных трат, связанных со строительством выставки. Бернэм и президент Бейкер ожидали комплексной проверки, но вместо нее им был устроен допрос с пристрастием в отношении наиболее серьезных трат. Например, когда Бейкер перечислял составляющие общих затрат на аренду экипажей, подкомитет потребовал представить поименный список лиц, перевезенных этими экипажами. На одном из заседаний в Чикаго комитет попросил Девиса оценить общую стоимость выставки. Не проконсультировавшись с Бернэмом, Девис назвал сумму на десять процентов меньшую той, что Бернэм ранее подсчитал для президента Бейкера, и эту сумму Бейкер указал в своем собственном заявлении членам комиссии. Девис в своем ответе косвенно обвинил Бернэма и Бейкера в завышении суммы, потребной для завершения выставки.

Бернэм вскочил со стула. Председатель подкомиссии попросил его вернуться на место, но Бернэм продолжал стоять. Он был в бешенстве и с большим трудом сдерживал себя. «Мистер Девис не встречался ни со мной, ни с кем-либо из моих людей, – заявил он, – и заявленные им цифры взяты с потолка. Он совершенно не в курсе того, что происходит на стройке».

Резкость и горячность его заявления вызвали недовольство председателя подкомитета. «Я не принимаю во внимание замечания подобного рода, высказанные свидетелю, выступающему перед этим комитетом, – сказал председатель, – и я прошу мистера Бернэма взять назад свое замечание».

Сначала Бернэм отказался, затем с явной неохотой согласился взять обратно слова, что Девис ничего не понимает. От остального, сказанного им подкомитету, он не отказался. Извиняться он тоже не стал.

Комитет отбыл в Вашингтон изучать собранные материалы и готовить заключение, что выделение дополнительных ассигнований действительно необходимо. Конгрессмены, писал Бернэм, «были изумлены масштабом и охватом этого предприятия. Мы снабдили каждого из них огромным объемом данных, которые требовалось изучить и осмыслить, и я думаю, что в их отчете будет над чем повеселиться – ведь даже мне самому, с моими знаниями ситуации, потребуется не один месяц на то, чтобы составить такой отчет».

* * *

«Мидуэй Плезанс» начал приобретать форму (по крайней мере на бумаге). Профессор Патнам изначально верил в то, что именно «Мидуэй» должен ознакомить посетителей выставки с культурой других стран. Однако Сол Блум не проникся важностью этой задачи. «Мидуэй» должен был быть забавным, поистине веселым садом протяженностью примерно в одну милю – от Джексон-парка до самой границы Вашингтон-парка. Он будет волновать людей, повергать их в трепет, а может быть, даже в шок, если все пойдет по задуманному. Он сосредоточил все свои усилия на том, чтобы организовать «впечатляющую рекламную кампанию». Он разместил заметки в многочисленных изданиях, выходящих повсюду в мире, для того чтобы известить всех, что «Мидуэй» будет экзотическим миром, наполненным необычными зрелищами, звуками и запахами. Там будут настоящие селения из отдаленных уголков земли с настоящими обитателями этих селений – в том числе и пигмеями, если лейтенанту Шафельдту повезет. Как царь «Мидуэя» Блум понимал, что ему уже нет необходимости волноваться из-за получения контракта на свою алжирскую деревню. Теперь он сам лично мог одобрить включение этой деревни в экспозицию. Он составил контракт и отправил его в Париж.

Сноровка и пронырливость Блума не остались не замеченными другими руководящими работниками выставки, которые обращались к нему за помощью в вопросах, связанных с повышением информационной ценности выставки. Однажды его попросили помочь репортерам понять, почему здание павильона «Изготовление продукции. Основы научных знаний» должно быть таким большим. До этого момента отдел выставки по связям с общественностью распространил среди газетчиков подробный перечень впечатляющих, но до ужаса неинтересных и нудных статистических данных. «Я могу с уверенностью утверждать, что их ни в малейшей степени не интересует число акров земли или тонн стали, – писал Блум, – поэтому я сказал: «Смотрите на это так: он будет настолько большим, чтобы вместить всю стоящую под ружьем армию России».

Блум и понятия не имел, имеет ли Россия вообще стоящую под ружьем армию, не говоря уже о том, сколько солдат в ней может быть и на скольких квадратных футах они могут разместиться. Но, несмотря на это, этот факт, словно благая весть, распространялся по всей Америке. Читатели «Путеводителя по выставке», выпущенного издательством «Рэнд Макнелли», наверняка испытывали дрожь, представляя миллионы солдат в меховых шапках, заполнивших плотным строем полздания площадью тридцать два акра.

А что касается Блума, он не испытывал ни угрызений совести, ни раскаяния.

Весной 1892 года подельник Холмса Бенджамин Питзел оказался в городе Дуайте, штат Иллинойс, расположенном примерно в семидесяти пяти милях к юго-западу от Чикаго, где он проходил курс лечения от алкоголизма по известному методу Кили. Пациенты жили в трехэтажном отеле «Ливингстон», красивом здании из красного кирпича с арочными окнами и протянувшейся по всей длине фасада верандой – прекрасным местом для отдыха между инъекциями «золотого лекарства» доктора Лесли Энрота Кили. Золото считалось самым известным ингредиентом в растворе красно-белого цвета с голубым оттенком; пациенты в разговорах называли этот раствор «столбик парикмахера» [135], а работники медучреждения Кили вводили им его в руку три раза в день. Игла, в которой отверстие было одним из самых больших среди игл, выпускавшихся в XIX веке – когда ее втыкали в бицепс, то казалось, что в него втыкают наконечник садового шланга, – оставляла после каждой инъекции желтый ореол на коже, являвшийся знаком порока, невидимым для других. Остальные ингредиенты лекарства держались в строжайшей тайне, но, по словам врачей и химиков, этот раствор включал в себя субстанции, повергавшие пациента в приятное состояние эйфории и покоя, граничащее с амнезией – а этот побочный эффект препарата доставлял немало проблем почтовой службе Чикаго: каждый год надо было разыскивать сотни адресатов, которым приходили письма из Дуайта без указания важных элементов адресов. Отправители попросту забывали указывать данные, необходимые для доставки письма, такие как названия или номера улиц и домов.