Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Стрельцов похитил меня и изнасиловал. Я не знаю где я. Мне страшно. Помоги!"
— Любимая, я не хочу играть в прятки! — зловещий голос совсем рядом.
45
Глава от лица Жени
Смотрю уставшим взглядом в чертежи, наложенные друг на друга, и шумно выдыхаю. Снова не сходится. Таким темпом я просру очередной проект. Яростно тру переносицу, перед глазами вновь она.
Алиса.
Её печальная улыбка и взгляд, полный немой истерики и влаги.
Отгоняю навязчивые воспоминания и возвращаюсь к чертежам, где крыша на шесть миллиметров съехала с общего здания. Опять ошибка в расчётах.
— Да блять! — шиплю себе под нос и бью кулаками по рисункам.
С исчезновением из моей жизни жены, я будто разучился работать: никак не могу рассчитать соотношение размеров. И это ужасно напрягает, заставляет впадать в состояние психоза.
Закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла.
Вся жизнь перевернулась с ног на голову, растворилась в хаосе и мраке.
"Я не изменяла тебе!" — голос Алисы эхом раздаётся в голове, и я так отчаянно хочу в это поверить.
Перевернуть эту страницу жизни, вырвать её с корнем и переписать заново. Чтобы её бывший не объявился, чтобы не забрал у меня самое дорогое.
В такие минуты я слаб и раздавлен, как букашка чьим-то массивным сапогом, и мне хочется плюнуть на всё и вернуть Алису в свою жизнь. Простить её. Но потом я достаю те фотографии, где она резвится со Стрельцовым, залипаю на них кровавым взглядом и посылаю всё к чёрту.
Простить измену, равно опустить себя головой в унитаз. Добровольно. В таких отношениях уже никогда не будет доверия и любви. Только придирки, подозрения и нелепые обвинения. Я не хочу такой жизни.
Но и без Алисы мне белый свет не мил.
Я уже подал на развод. Клочки летят по закоулочкам. Всё разорвано, и я не должен бросаться в попытки собрать то, что давно испарилось. Пять лет жизни растаяли в воздухе, как густой туман. Теперь я вынужден начать всё сначала.
Она мне изменила. И это точка. Жирная, блять, точка. Это её благодарность за все мои старания.
Встаю с кресла и подхожу к окну. Смотрю на город, который подарил мне столько счастья, а потом размазал меня, как соплю по стенке. Сердце кровью обливается, пульсирует где-то в горле болезненными спазмами.
Она больше не моя.
Не моя.
И пусть она отчаянно скулит, опровергая свою измену, я скорее поверю фотографиям, чем пустым словам.
Чтобы так рьяно ненавидеть человека, нужно было сначала до безумия любить. И я любил её. Да и сейчас, надо признать, эти чувства никуда не делить, судьба только приправила их негодованием, обидой, тоской.
Если бы я остыл к Алисе, то не заявился бы к ней среди ночи и не трахнул напоследок. Стало ли мне после этого легче? Чёрта с два!
— Евгений Андреевич, здравствуйте! — слышу голос за спиной, и ловлю себя на мысли, что где-то уже его слышал.
Оборачиваться не тороплюсь, стараясь восстановить ясность рассудка после нескольких минут размышлений.
— Что вы хотели? — всё ещё смотрю на город за окном.
— Нам нужно поговорить, Евгений Андреевич, — тонкий женский голосок звучит с надрывом.
Набираю воздух в лёгкие, до предела. И оборачиваюсь.
Глаза мои распахиваются, мозг отключается на секунду. Окидываю взглядом хрупкую девушку в чёрном строгом платье, с зелёными глазами и рыжими волосами. Она до безумия похожа на Алису, но…
Смотрит на меня со стеснением и пухлые губы поджимает. Опускает взгляд в ноги, вздыхает напряжённо и головой качает.
— Меня зовут Таня, — шепчет тихо. — И я очень перед вами виновата.
— Таня? — медленно моргаю.
Сердце, как оборванная кабина лифта, падает в ноги, поверженное и неживое.
— Я притворялась сестрой Стрельцова Дмитрия Борисовича. Он… — морщится, всхлипывает. — Он очень плохой человек.
— Таня, — срывается с губ.
— Дима заставил меня наряжаться в образ его сестры и соблазнять вас. А потом он вынудил меня подставить вашу жену. Я на неё похожа.
— Я вижу.
Пазлы встают на свои места, тугие узлы развязываются. Чувствую, как холодеет моё тело, как кровь тормозит в жилах. По спине течёт холодный пот, и я с силой сжимаю пальцы рук.
Всё это время я был слеп, как крот.
— Я не могла приехать раньше, хотя очень хотела и переживала, — Таня хлопает ресницами. — Меня не было в России, улетала с сестрой в Германию на операцию.
Слёзы катятся по её щекам.
— Простите меня, Евгений Андреевич. Мне просто нужны были деньги. Я семь лет боролась за жизнь Анечки, — зарывается в своих ладонях и истерично всхлипывает.
— Успокойтесь, всё хорошо, — выдыхаю горячий воздух.
— Нет. Неделю назад Анечка скончалась, — Таня рыдает громко и истерично.
И мне самому выть хочется.
— Я вам соболезную.
Нужно бы собраться и утешить Таню, но у меня башню сносит от осознания, что всё это время Алиса мне не врала.
— Я думаю, что это Бог меня так наказал за то, что разрушила вашу семью. Забрал самое дорогое, что у меня было.
Невольно хмурюсь.
— Таня, что было с вашей сестрой?
— Рак, — выдыхает. — Операция в Германии дала обратный результат. Анечка сгорела за неделю. Ей было четырнадцать лет.
Я усаживаюсь в кресло, потому что больше не могу стоять на ногах. Чувствую, что упаду скоро.
— Я могу вам чем-то помочь?
— Простите меня. Это всё, что мне сейчас нужно.
— Я не держу на вас зла. Я понимаю вашу ситуацию.
Вытаскиваю телефон, чтобы позвонить Алисе и договориться о встрече на нейтральной территории. Нам нужно многое обсудить. Я должен извиниться перед ней, что не доверял. И за свои обвинения тоже. От собственной ненависти у меня сознание шаталось, как маятник, и я говорил очень много лишнего. Шантажировал её ребёнком. Упрекал в том, чего она не делала.
Всплывает уведомление. Ловко захватываю его пальцем и открывается диалог с Алисой.
"Стрельцов похитил меня и изнасиловал. Я не знаю где я. Мне страшно. Помоги!"
46
— Алиса, ну где же ты? — голос раздаётся совсем близко, и у меня дыхание перехватывает и тело парализует.
Если я хочу выйти отсюда живой, то мне нужно взять себя в руки и перестать дрожать, как осиновый лист. Бросаю телефон в траву, вытираю о джинсы потные от волнения ладони и выскакиваю из-за стены.
— Испугался!? — натягиваю улыбку, смотрю на сурового мужчину, что стоит в нескольких шагах от меня.
— Ты хотела сбежать, милая? — цедит сквозь зубы и кулаки сжимает.
— Нет, любимый, как бы я