– Распорядитесь, Николай Оттович, подготовить суборбитальный бот и звено истребителей сопровождения. Я же подниму по тревоге группу Долинского.

– Уже распорядился. Но я взял на себя смелость отрядить для эскорта два звена. Случай такой, что лучше пересолить.

– Разумно. Пусть будут два… Я лично приму участие, через час встречаемся на базе в Мурино.

– Не сомневался, господин генерал-майор, что вы лично будете руководить операцией.

Несвицкому абсолютно не понравилась интонация, с которой фон Корф произнес последнюю фразу. Сегодня у флотских праздник: если дело не обернется ложной тревогой, им удастся набрать немало очков в соперничестве силовых ведомств.

Но чувство легкой обиды от факта, что выйти на след удалось отнюдь не агентуре Корпуса, меркло перед масштабом события… По сравнению с главным сокровищем нации склоки силовиков – мелочь, пустяк, не заслуживающий внимания.

Барон добавил:

– Однако я не лечу, хотя очень хотел бы. Но возникла срочная проблема, и я вынужден ей заняться.

– Возникла – и я о ней не знаю?

– Возникла не на планете, в космическом пространстве. То есть в сфере исключительной ответственности космофлота.

Такая постановка вопроса понравилась Несвицкому еще меньше… И он решил разобраться по возвращении с фон Корфом и его проблемами. Как-никак барон сейчас прикомандирован в распоряжение вице-губернатора. Следовательно, если космическая проблема касается Елизаветы, Несвицкий должен о ней знать. Если нет – фон Корф не должен ею заниматься.

Разберется, но позже. Сейчас главное – генохранилище.

2

Узнав, что за боевая операция предстоит, Олег постарался никак не выдать неприятное удивление. Да что там удивление – просто-напросто отвращение охватило курсанта Ракитина, когда он услышал все те же слова: казнь предателя. Опять… И опять он, Олег, назначен добровольцем… Замкнутый круг какой-то. Его же, в конце концов, не на палача учили, а на младкома.

Но в нынешнем его положении несостоявшемуся младкому лучше сидеть и помалкивать: сам под подозрением, чуть что – и кайлом по затылку в дальней штольне…

Командир ячейки, товарищ Леонед, говорил весомо и убедительно:

– Очень многие недобитые враги подняли головы, товарищи. Много лет они жили, учились, работали рядом – и при этом скрывали, прятали нутро свое вражеское. В комсомол вступали, в партию даже. А вот теперь все явным стало: кто у нас честно новую жизнь строил, а кто имперцев обратно поджидал. И вот такие пособники для нас, товарищи, опаснее открытых врагов. Имперцы за тридцать лет чужие на Умзале стали – а эти, затаившиеся, что на службу сейчас к ним идут, все про нас знают: кто в партии состоит, кто в комсомоле, у кого сын в армии или в космофлоте служит… И мы должны дать урок предателям и тем, кто еще сомневается, кто выжидает, чем на этот раз война закончится. В общем, задание следующее: привести в исполнение приговор комсомольцу-изменнику, поступившему на службу в оккупационную администрацию. Не просто пристукнуть ночью по-тихому, а повесить на площади, и на грудь – табличку с приговором. Остальные подробности узнают только те товарищи, кто отправится на операцию. Добровольцы есть?

Олег собрался было поднять руку, но не успел. Раздался чей-то голос из задних рядов, басовитый и рассудительный:

– Погодь-ка маленько с добровольцами… Сначала главное понять надо: с того ли мы конца за дело беремся? Своих бить, чтобы чужие боялись? Так ведь не забоятся, сколько мы уж своих в лагеря да в рудники подводные – а все одно враги не пужаются.

Как Олег ни вертел головой, рассмотреть говорившего не смог: слишком плотно сидели собравшиеся. Но судя по голосу, речь держал далеко не молодой мужчина. А тот продолжал:

– В городе собаки эти стальные, жандармы в смысле, пять комендатур у них, да казарма в Морозовке. И армейские части – не гуртом ведь сидят, по блокпостам разбросаны. Навалимся на один – осилим. Вот тебе и пример для всех сомневающихся: мы есть, мы – сила, мы воюем, а не в крысиных норах отсиживаемся. А на площадях живых людей пусть имперцы развешивают.

– Не осилим блокпост, оружия маловато… – откликнулся чей-то молодой голос. – Там при каждом танк или бронеглайдер, шарахнет гауссом – всех зараз и поджарит.

– Значит, оружие добывать надо! – гнул свое пожилой. – На Ключевых целый ангар оружием набит – отовсюду имперцы трофеи свозят. И охраны не так чтоб много. А взрывчатка? Ее у нас чуть не две сотни тонн – чем тебе не оружие? Лазерные буры есть – да я тебе за полдня под любой блокпост штоленку подведу, взрывчатки натаскаем – и взлетит на небо, что любо-дорого!

Олег наблюдал, как Леонед мрачнеет лицом: не привык командир к этакой гражданской вольнице. Однако оборвать дискуссию не спешит, человек он здесь новый, с красногальцами, составляющими костяк ячейки, знаком мало: наверняка присматривается к людям и выводы делает.

– Товарищи, товарищи! Послушайте, что я скажу! – Невысокая Хая, опершись о плечо Олега, встала на скамью.

– Вот скажите мене, товарищи: кем были мы, эрладийцы, при старой власти? – взволнованно заговорила Хая. – Мутантами, выродками. Существами даже не второго – третьего сорта. Нам не давали учиться, не позволяли работать, где захотим, нам даже не разрешали жить восточнее Новогальского канала. Если случалась эпидемия, или засуха, или поражение в войне, – во всем обвиняли нас. Убивали даже… Мой дедушка погиб в Драгуновке – ни за что, просто так, попался на пути пьяной толпе, «спасавшей Эридан»… А теперь? В наше время? Я училась в университете, и никто не называл меня выродком! Никто, слышите вы?! А эти имперские убийцы и их прихвостни хотят вернуть всё обратно?! Не бывать тому! Вы отсюда не видите, а я с ними каждый день встречаюсь – с пособниками, с оборотнями, с волками, овечьи шкуры сбросившими. Видели бы вы, как они на меня смотрят… Словно прикидывают: сегодня ночью погром мутантов устроить или еще подождать немного. Прав товарищ Леонед: хуже врагов они! В сто раз хуже, в тысячу! Даже если вам всё равно – я буду сражаться! Сама изменника казню! Пусть одна! Пусть погибну! Но лучше так, чем обратно к прошлому! Потому что я… я…

Она вовсе уж разволновалась, сбилась… Сняла и протерла запотевшие очки, затем проделала ту же манипуляцию с моноклем, который носила на третьем глазу. Хрюкальца девушки открывались и закрывались гораздо чаще обычного, и гораздо дольше оставались открытыми, и внутри можно было разглядеть что-то розовое, нежное, трепещущее…

Грудь Хаи бурно вздымалась и опускалась, сидевший рядом Олег пытался отвести взгляд от четырех пар сосков, то и дело натягивающих тонкую, невесомую ткань блузки, – и не мог. «Никакая она не мутантка! – с нежностью думал Олег. – Настоящий боевой товарищ, просто чуть другая…»

После пламенной речи Хаи добровольцами вызвались на казнь изменника все до единого. Ну или почти все – Олег не смог разглядеть, поднял ли руку тот пожилой мужчина, что предлагал нападение на блокпост. Исполнителей, двенадцать человек, отбирал командир. Отобрал поровну: шесть юношей и шесть девушек. Попал в их число и Олег, кто бы сомневался, – серый человечек за все собрание ячейки не произнес ни единого громкого слова, но сидел за председательским столом, рядом с Леонедом, и временами что-то шептал на ухо командиру.