Мой ответ, кажется, вообще никому не понравился, а я не могла с собой справиться. Одно дело признаваться в провале кому-то одному, совсем другое дело — перед коллективом. Это все равно что проблему и волнение, связанное с ней, помножить на десять.

Я перевела взгляд на Алену, как делала это раньше. Тогда я не искала сознательно поддержку, но неизменно ее получала. Сейчас же потянулась опять, теперь нуждаясь в ней, и… встретила теплый взгляд. Нет, не осуждающий, но строгий и одновременно печальный. В нем я увидела просьбу быстрее обо всем рассказать. Рассказать всё как есть, не затягивать. Эх, была — не была…

— Я рассказала вчера Алие, что ей изменяет муж! — выпалила как на духу. — Доказательств на руках не было. На слово она не поверила и меня прогнала. Кажется, я ошиблась с решением, проявив инициативу. Но мне казалось, что если она обо всем узнает раньше, то свыкнется с этой мыслью, а потом начнет менять свою жизнь.

— А ты помнишь, что я сказал тебе насчет того, если ты поступишь по-своему? — спросил Буров.

— Помню. Я хотела как лучше, но готова нести ответственность.

— И понесешь. Ты уволена, Василиса. Бюро в твоих услугах больше не нуждается. Расчет получишь на днях, жди звонка от Ирины.

Ждать звонка? Бросить Шурзину, несмотря на то, что натворила? Плюнуть на то, что случится? Уйти из офиса, поджав хвост? За кого они меня принимают? Я решила сражаться за место под солнцем. А в таких боях упрямство — мой лучший друг. Или враг, в зависимости от результата.

— Но я не могу! — возразила уверенно. — Категорически не сейчас. Алия может одуматься и мне позвонить. Всякое может случиться. Моя помощь еще может понадобиться.

Буров в ответ криво усмехнулся. Кажется, он не в первый раз видел, как маленькая мышка пытается прыгать на кота, решив, что именно она управляет. Ну и ладно. У мышки есть острые зубки. Мышка настроена очень по-боевому. Нет ничего, что нельзя будет исправить.

— Это мне решать можешь ты или не можешь остаться в моем бюро.

— У меня испытательный срок!

— Ты его не прошла!

— Дело еще не закончено. Подумаешь, Алия разозлилась. Все может вмиг измениться. Всякое в жизни бывает.

— Для тебя дело закончено. Это была моя ошибка — привлечь тебя к выполнению. И я намерен ошибку исправить. Твоя глупость должна быть наказана, а если произойдет трагедия… а вероятность этого сейчас как никогда высока… то твой вклад в нее был весьма и весьма впечатляющим! Живи теперь с этим, Красина!

Буров злился, он был даже жесток, говоря мне эти слова, но я тоже злилась и по-прежнему считала, что имею право на шанс.

— Все ошибаются. Все без исключения. А если бы все получилось? Что тогда? Вы бы меня похвалили?

— Не получилось! Я знал, что не получится.

Буров выдохнул и… успокоился прямо на глазах. Только что клокотал, как паровой котел, готовый вот-вот разорваться, разнести меня в клочья, и вдруг глаза посветлели, черты лица стали мягче. Буря куда-то ушла, будто ее и не бывало.

— Я предупреждал тебя не просто так, — гораздо тише продолжил он. — Все жертвы очень упрямы. Ни одна жертва не захочет так сразу поверить в то, что ей неприятно. Правду никто не любит. Быть честными с собой и доверять себе, а тем более кому-то еще, способны единицы. Вы, люди, так любите заблуждаться, что готовы чем угодно оправдывать свои дешевые фантазии. Вам лишь бы повод дай. Ты дала хороший повод, устроив ей день откровений без доказательств.

— Вы мне их не дали. Доказательства.

— Потому что сказал, что мы не будем вмешиваться в их дела. Что я сказал непонятно? На каком языке я должен был это сказать, чтобы меня ты услышала?

— Почему в дела одних мы можем вмешиваться, а в дела других нет?

— Почему вода течет, а огонь горит, Василиса? Как ответишь правильно на этот вопрос, тогда и на свой ответишь, — произнес Буров. — На этом все. Достаточно с меня объяснений. Настя, что у тебя с Воробьевой?

Буров отстранился, переключил внимание на другую тему, показывая, что не намерен со мной разговаривать. Посмотрев на меня, Настя пожала плечами, показывая, мол, извини, пора и делами заняться, и перевела взгляд на Бурова, как вступилась Алена:

— Михаил, Василиса права. Нужно подождать с увольнением. Еще дней шесть или семь. Пока все не завершится.

— Вы собираетесь оспаривать мое решение, Алена?

Буров недобро прищурился. Вот тут я почувствовала напряжение в полной мере, заныли затекшие мышцы. Оказывается, все это время я была натянута как струна в ожидании приговора. И вдруг поддержка со стороны, которую я не ждала. И новая надежда забрезжила, что получится все исправить.

— Василиса новенькая и неопытная, — заговорил и Максим. — В следующий раз будет гораздо внимательнее. Никогда не знаешь, к чему приведет тот или иной поступок. И как сложится цепь событий в дальнейшем. Все, что ни делается, к лучшему. Я в это верю. Это всегда срабатывало.

— Вообще, вероятность наступления события осталась той же, — произнес Глеб, что-то проверяя в планшете. — Ну, подросла на пару процентов. Это может быть погрешностью программы. Клиентка не придала значения словам Василисы. Считай, они улетели в пустоту. Это как ложный ход, который не повлиял на игру. Можно не замечать.

— Михаил, я тоже поначалу ошибалась. Вам ли не помнить?

Настя. Она тоже решила заступиться. Тут Ирина поднялась с диванчика, важно пригладила волосы, привлекая внимание. Выдержала паузу, явно решив высказаться по теме вопроса.

— Ответственность за проступки всегда надо нести в должной мере. Михаил прав.

— А мне все равно, — с усмешкой из-за своего стола добавила Елизавета Андреевна. — Я вот скоро уйду, а вы даже и не заметите. А ваша новенькая Василиса, если хотите знать, ленивая к офис-менеджерским делам, все боится перетрудиться. Пользы от нее будет мало. Молодая же. Я бы назначила штраф, а потом простила. Но вам решать, Михаил. Вы же главный тут.

— Значит, бунт? — спросил Буров, прищурившись.

Он обвел глазами сотрудников, задерживаясь на короткое время на каждом. Оценивал, о чем-то думал. Все молчали, глядя на него с интересом, а мне хотелось коллег расцеловать. Обнять, поблагодарить за поддержку. Алену, Глеба, Макса и Настю. Совсем чуть-чуть — Елизавету Андреевну, что думала вперед о себе. Пивнова надеялась, что ее попросят остаться на рабочем месте, и потому подчеркнула мою никчемность, но тут же проявила лояльность. Чтобы ни с кем не поссориться.

Не ожидала, что они так заступятся. Это было приятно.

— Значит, бунт, —