Посвящается Светлане

Среди загадок русской истории особое место занимает тайна гибели двух сыновей крестителя Руси Владимира Святославича — Бориса и Глеба, убитых по приказу старшего брата Святополка, получившего в древнерусской литературе прозвище «Окаянный». После изгнания Святополка началось почитание князей в княжеском роду. Впоследствии они стали одними из первых общерусских святых.

Скрупулезное изучение всех сохранившихся свидетельств об этих событиях порождает круг на первый взгляд неразрешимых вопросов: если памятники древнерусской письменности дают, как кажется, вполне достоверную картину событий, происшедших тысячу лет назад, то это впечатление исчезает, как только мы обращаемся к свидетельствам латинских или скандинавских источников.

Уже не один десяток лет историки пытаются согласовать столь разные по своему типу и содержанию памятники, как древнейший из сохранившихся до наших дней летописный свод «Повесть Временных лет» (далее — ПВЛ); созданный на рубеже XI–XII вв. цикл агиографических произведений о Борисе и Глебе; свидетельства, оставленные немецким современником — Титмаром, епископом Мерзебурга, и одну из исландских саг, рассказывающих об участии в борьбе русских князей варяжского отряда во главе с конунгом Эймундом, причастным к убийству одного из них.

Решению этого вопроса посвящено большое количество научных и научно-популярных работ, позволяющих разрабатывать различные направления исследований. Мы стремились не только опереться на их результаты, но и, по возможности, продемонстрировать пути развития исследовательских концепций; ибо, как отмечают современные исследователи: «…значение исторической науки сводится не только и даже не столько к „реставрации“ прошлого, сколько к сохранению культурного опыта человечества, включая саму историю вопроса, хронику мнений и концепций, исследование их генезиса и развития».

Мы придерживались двух основополагающих принципов интерпретации источников, с одной стороны, рассматривая содержащуюся в них историческую информацию как факт социально-политического развития, а с другой — исследуя его как уникальное явление культуры. Надо отметить, что одной из причин, по которой большинство исследователей обращается к изучению династического конфликта 1015–1019 гг., является феномен братоубийства в контексте христианской традиции на Руси: поэтому чрезвычайно важным, в соответствии с современными представлениями, является установление и осуждение потенциального его инициатора. При этом, как правило, игнорируется то, что для решения поставленной задачи привлекаются памятники различных культурных традиций, в которых отношение к этому явлению было не столь однозначным.

Именно поэтому необходимо изучить отношение к феномену этого династического конфликта в широком сравнительно-историческом контексте русской, скандинавской, чешской и южнославянской традиций, которые были связаны между собой в культуре средневековой Европы и одновременно имели собственные уникальные черты, особенно ярко выраженные в древнерусской историографии, ибо «Древняя Русь жила конвенциональными идеями, символами и образами, имевшими определенную сферу применения. Они были ограничены письменным преданием и неписаными правилами, нормой, каноном» (А. В. Каравашкин). Разумеется, это не могло не отразиться на ее культурно-историческом восприятии.

Произведения Борисоглебского цикла создают богатую галерею образов участников междукняжеской войны 1015–1019 гг. Этот исторический нарратив смоделирован по аналогии с ветхозаветными сюжетами, им проникнуты не только агиографические, но и летописные труды, поэтому ее можно считать спецификой древнерусской традиции. Сквозь все произведения цикла проходят более или менее стандартные типы образов: «персонажи, в которых воплощены абсолютный „праведник“ и абсолютный „грешник“» (Р. Пиккио). Однако даже внутри этой отдельно взятой литературной традиции сходства и отличия между памятниками весьма велики, поэтому не будет преувеличением сказать, что все они представляют собой различные «сценарии» конкретной исторической ситуации, которым удивительным образом удавалось сочетаться в сознании людей на протяжении десяти веков.

Сегодня существует тенденция к интерпретации исторических текстов как целенаправленно созданных продуктов культуры: в этом случае история становится опосредованной, увиденной глазами Другого; место исторических фактов занимают образы, обусловленные «социальными навыками мышления» (Ж. Ле Гофф). Но, позволяя расширить поле исследования, приблизиться к реконструкции человеческого сознания в исторической ретроспективе (или, быть может, лишь создать его иллюзию), этот метод выдвигает на первый план проблему межкультурного диалога во Времени — диалога, который, в сущности, является интеллектуальной игрой исследователя. Не случайно один из его основоположников, известный французский историк Марк Блок в своей «Апологии истории» повторил слова нобелевского лауреата Андре Жида: «Игры ныне для нас уже непозволительны, кроме игры ума». Считается, что «человек прошлого, как и наш современник, воспринимает мир в особом мифологическом ракурсе: он создает свой образ действительности, активно привносит в описание исторических событий собственную систему оценок, осознанно руководствуется только ему присущими нормами или коллективными представлениями, мировоззренческими установками конкретной эпохи». Этот подход нуждается в определенной коррекции, поскольку в данном случае речь идет не только о том, как события 1015–1019 гг. воспринимались «внутри» древнерусской культуры, но и за ее пределами. Мы попытались решить изложенную в этой книге проблему, исходя из представления о том, какой представлялась война за наследство Владимира Святого на Руси, в Скандинавии или в Германии, и почему именно так ее зафиксировали в дошедших до нас текстах.

Хронологические рамки книги охватывают значительный период развития междукняжеских отношений на Руси — с 70-х г. X в. до вокняжения в Киеве Владимира Мономаха. Однако далеко не все события указанного периода были подробно освещены, поскольку эта книга — всего лишь начальный этап в разработке сложнейшей темы, так как мы попытались рассмотреть в ней явления политической жизни Древней Руси в сравнении с аналогичными явлениями в различных регионах Европы.

Согласно пожеланию издательства, древнерусские тексты в книге приводятся в переводах Д. С. Лихачёва («Повесть Временных лет»), Л. А. Дмитриева («Анонимное сказание о Борисе и Глебе», «Сказание о чудесах»), Н. И. Милютенко («Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба», Паримийные чтения). В примечаниях дается ссылка сначала на древнерусский текст (по «Полному собранию русских летописей» или публикации Д. И. Абрамовича «Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им» (Пг., 1916), затем — указание на перевод. Случаи, когда переводы выполнены нами, оговариваются отдельно. Древнерусские даты «от сотворения мира» приведены по современному летоисчислению. В приложениях к книге помещены летописная повесть «Об убиении Бориса», «Сказание о Борисе и Глебе» (по изд.: «Памятники литературы Древней Руси». XI — начало XII вв. М., 1978), Фрагменты «Пряди об Эймунде» в переводе Е. А. Рыдзевской приведены по изданию: Т. Н. Джаксон. Исландские королевские саги о Восточной Европе. Первая треть XI в. (М., 1994), фрагменты из «Круга Земного» Снорри Стурлусона (М. 1980) — в переводе А. Я. Гуревича и М. И. Стеблин-Каменского.