Ну что же, придется разочаровать вдову. Леон саркастически улыбался, глядя в окно переполненной людьми кареты графа.

Он поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. В карете было тесно. Лишившись удовольствия ехать с Ариэл, Пенроуз собрал всех вместе в одной карете. Их было пятеро, хотя Таннер, сидевший рядом, занимал место, предназначенное для двоих, а уж болтал за целый десяток. От его болтовни у Леона разболелась голова.

Он уже выслушал длинную лекцию Каслтона о вкусах бабушки. Выяснилось, что она любит хорошую еду, животных — больше, чем людей, особенно парочку любимых боксеров, и имеет на все особое мнение. Больше всего она ненавидит дерзость, скучные разговоры и перспективу, что наследником титула станет Адам Локби.

Каслтон выразил и свое личное мнение об этом человеке. Несмотря на все сказанное, а может, благодаря ему Леон проникся симпатией к Локби — лучше иметь открытого врага, чем вероломного друга. Леон быстро положил конец нравоучениям и, отвернувшись, стал смотреть на пробегающий за окном пейзаж. Это его первое знакомство с Лондоном, и, сам того не замечая, он пленился им.

В каждом большом городе есть свое очарование. Но при всей своей ненависти к Англии Леон должен признать, что Лондон один из самых красивых и оживленных городов, какие ему приходилось видеть. Картины сменялись одна за другой, и улицы становились красочнее и оживленнее по мере того, как они приближались к Мейфэру, самому престижному району города, где находился дом его бабушки. Об этом сообщил Пенроуз, для которого подобная чепуха, по-видимому, имела большое значение.

Уличные торговцы, трубочисты и попрошайки заполняли улицы, ловко лавируя среди нарядной публики и экипажей. Пикантный запах приправ доносился из открытых уличных кафе, вдали слышалась музыка, и все это перемежалось со стуком копыт по мостовой. Наблюдая за всадниками, Леон пришел к заключению, что в Англии знают толк в лошадях.

Из всей их компании всю дорогу молчал только один человек — Ариэл. Она коротко поздоровалась с ним за завтраком и больше не проронила ни слова. Леон чувствовал, что она все еще сердится.

То, что Ариэл продолжала сердиться на него, еше раз убедило Леона в том, что женщины совершенно не умеют управлять своими эмоциями. Он делал все от него зависящее, чтобы помочь ей завоевать расположение человека, который лично ему был глубоко несимпатичен, а Ариэл дулась на него, потому что ей, видите ли, не понравились его методы.

То ли дело мужчины. Иногда вероломные и жадные, но более постоянные в своих привычках. Уж если он собирается воткнуть тебе нож в спину, то будьте уверены: он это сделает. Леон отлично умел и знал, как вести себя с мужчинами. Но женщины… Женщина может пробудить в мужчине страсть, легонько царапая его спину своими коготками, но через секунду этими же коготками она способна выцарапать ему глаза. Никогда не знаешь, чего от нее ждать.

Для себя он давно решил: самая лучшая защита от прихотей и непостоянства особ женского пола — никогда не позволять им забираться к себе в душу. Стоит женщине позволить это сделать, ты пропал — она навеки завладеет тобой.

Леон с раздражением думал, как глупо он нарушил вчера свою собственную заповедь. Когда Ариэл назвала его дикарем, он думал, его сердце разорвется на части. Едва сдержался, чтобы не выдать себя. Почему он так бурно реагирует? Ведь последнее время его только и звали что дикарь, и ему было на это глубоко наплевать. Да, но Ариэл вонзила свой нож глубже, чем другие: она сказала, что он в сердце своем дикарь. Нет, он не дикарь, а зверь. Может, она о чем-то догадывается? Но ведь он рассказал ей о своем прошлом только то, что хотел, а не то, что лежит у него на сердце.

Он может гордиться собой. Ему все-таки удалось взять себя в руки. Он хозяин своих эмоций и никогда не выплескивает их.

Карета остановилась на западной стороне Баркли-сквер. Лакеи спрыгнули с запяток и распахнули дверцы. Леон, сидевший рядом с дверью, вышел первым и, ожидая остальных, стал рассматривать дом леди Сейдж. Он нехотя признал, что дом, сделанный из кирпича и украшенный черными кованого железа резными балконами, был великолепным и внушительным — резиденция, достойная королевской фамилии. Вылезший вслед за Леоном Пенроуз сообщил ему, что рядом находится дом лорда и леди Кларемонт. Когда король приезжает в город, то непременно посещает оба дома.

Очень интересная информация!

Возглавляемая Каслтоном компания направилась к особняку. Швейцар в зеленой с золотыми галунами ливрее распахнул перед ними дверь, и они попали в руки многочисленных лакеев, которые быстро освободили их от верхней одежды и передали на попечение высокого с негнущейся спиной дворецкого, который повел их наверх в приемную мадам.

За простым фасадом особняка скрывался пышный интерьер. Куда бы ни посмотрел Леон, он видел бархат и шелк, серебро и золото. Даже бархатные драпировки, висевшие на высоких сводчатых окнах холла, украшены богатым орнаментом.

Приемная мадам была залом внушительных размеров, с высоким, украшенным искусной филигранью потолком, с лепными карнизами и сводчатыми окнами, выходящими во внутренний двор. Под стать комнате и мебель: такая же внушительная и солидная, на ее фоне стоявший в углу огромный рояль казался почти миниатюрным. Леон заметил, что Ариэл смотрит вокруг с таким неподдельным восхищением, будто никогда ничего лучше не видела. И неудивительно. Вся обстановка и размеры зала преднамеренно величественны. Когда Леон посмотрел на вдову, он понял почему.

Леди Джулия Сейдж — крупная женщина и, как правильно заметил Каслтон, высочайшего о себе мнения. Внушительных размеров зал с его яркими красками и вызывающим декором служил ей хорошим обрамлением. Леон был уверен, что все это не случайно. Даже кресло, в котором она сидела, стояло на встроенной между окнами платформе. Все остальные располагались ниже, что не оставляло ни малейшего сомнения, кто здесь правит бал. По обе стороны от вдовы стояли низкие табуретки с вышитыми шелковыми подушками, на которых лежали ее любимые боксеры. Платформа, уютно устроившиеся собаки — все это, по мнению Леона, настолько смешно и нелепо, что он не сразу обратил внимание на людей, расположившихся в двух передних креслах. В одном, как он потом узнал, сидела леди Элизабет Локби, дочь леди Сейдж и его тетка, о чем он мрачно подумал, будучи ей представленным. Во втором кресле сидел преподобный мистер Боттс, ректор Ашбери — лысый толстый коротышка, ничем особенно не примечательный, но, как отметил про себя Леон, обласканный своей благодетельницей именно за незаметность и постоянную услужливость.

Леон почувствовал прикосновение чьей-то руки и, оглянувшись, увидел, что Ариэл подбадривающе улыбается.

— Удачи, — прошептала она с улыбкой на лице и настороженностью в больших голубых глазах.

Леон почувствовал ее беспокойство за него, и раздражение против нее, которое охватило его в карете, моментально исчезло.

Ему захотелось сказать ей, что он не нуждается в удаче, но было поздно — они приблизились к платформе.

Каслтон и леди Сейдж обменялись взаимными представлениями. Дама даже представила обоих боксеров по имени: Фейт и Фелисити. После того как предварительное знакомство закончилось и все расселись по местам, Элизабет Локби, посмотрев на мать, сказала: