– Мне страшнее у ее сиятельства графини жить.

– Пустое! Графиня Шембек – авантюристка по натуре, мою идею она приняла с азартом. Загружать тебя работой она не будет, поможет, коли понадобится, а твое дело – гулять в парке. Что ты читала, когда я вошла?

– Евстафий Неонилович велели мне монолог выучить…

– Не велели, а велел! Привыкай! Что за монолог?

– Джульетты. Перед тем как выпить ей зелье, что монах Лоренцо ей дал…

– Погоди, погоди! – подняла руку Марго и заходила по комнате, высказывая свои мысли вслух: – Ну, да, да… Зелье! После чего она засыпает, а все принимают ее за умершую и хоронят в фамильном склепе! Значит, не только на Гаити умеют добиться состояния мнимой смерти…

– О чем вы, барыня?

– Нет-нет, это я так. Не забудь, к женщинам обращаются – сударыня или сообразно титулу.

– Я помню, ваше сиятельство.

– Умница. Писем не было?

– Нет, – вздохнула с сочувствием Анфиса и с жаром заверила ее: – Придут, обязательно придут!

Марго погладила ее по щеке. Как ни странно, горничная стала единственной ее подругой, которая все-все знала про свою хозяйку, а если не знала, то догадывалась, и никому – ни слова.

– Ступай к себе, – сказала Марго. – А книжку мне оставь, я просмотрю ее, тебе сейчас к другой роли готовиться следует.

– Разрешите вам напомнить: завтра сорок дней…

– Помню, иди, – перебила ее Марго. – Грешно поминки справлять по живым, но пока это все не доказано…

Она легла на кровать, раскрыла Шекспира, но читала только о том, что касалось зелья. Потом она взяла тетрадь Медьери – и увлеклась: у венгра оказался неплохой слог.

Это была третья могила по счету, уже давно перевалило за полночь, и все безумно устали.

– Гроб откапывали и открывали, – сообщил один из полицейских. – Погляньте, вашвысокблагородь: гвозди вырваны, на досках выщербинки. И заново забить как следует не удосужились – на двух гвоздях крышка держится, как и в первых двух случаях сегодня.

– Молодец, хвалю за наблюдательность, – пробормотал Зыбин, рассматривая выщербины.

– Рад стараться, – утирая пот с лица, вяло сказал полицейский.

– Экое варварство! – в сердцах сплюнул второй полицейский. – На что могилы-то раскапывать? Видно же, что брать здеся нечего!

– Поднимите крышку, – нервически приказал Зыбин. – Свет!

Двое полицейских взяли крышку и отошли с ней чуть в сторону, двое других подняли фонари, и невольно все поморщились, сделав шаг назад. Труп лежал в неестественной позе, словно он выворачивался, вертелся в гробу. По лицу не определить, каков был возраст умершего, да и лица-то, как такового, не имелось, вместо него некое вздутое месиво предстало глазам присутствующих.

– Страшная смерть… – вымолвил Кирсанов, ему впервые довелось увидеть сие пренеприятное, ужасающее зрелище. – Живым закопали!

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно произнес Зыбин. – Федор Ильич, поглядите, не был ли убит этот несчастный, как Загурский?

– Изрядно протух, – покривил губы третий полицейский с фонарем. – Господин Чиркун, поторопитесь, и без того воняет – сил нет!

Анатом поспешно осмотрел труп, приподняв несколько раз пинцетом рубашку, засим он отошел со словами:

– Нет-с, Виссарион Фомич, несчастный не был убит, да это и без осмотра видно. Чего стоите? – обратился к полицейским. – Закрывайте и закапывайте! На сегодня – все.

Наблюдая, как полицейские кидают лопатами землю, Зыбин забубнил себе под нос:

– Я так и знал. Теперича ниточка имеется, теперича клубок мы размотаем-с. Кирсанов!

– Да, ваше высокоблагородие? – шагнул к нему тот.

– С утра съезди в богадельню и в больницу, выспроси, кто за этими больными смотрел, ну, там… сестры-братья милосердия аль из благотворительного общества кто, навещали ли их, кто интерес именно к этим троим проявлял.

– Будет сделано.

– Да гляди, подробностей вызнай побольше, подробности в нашем деле – наиглавнейшая вещь. Ух, узнают они у меня, почем фунт лиха! В порошок сотру!

Утром крестный Марго, князь Дубровин, прислал записку, в ней он писал, что в Виктóра стреляли, племянник в беспамятстве, но, когда приходит в себя, просит сообщить ей. Какие уж тут поминки! Она помчалась к Зыбину и, влетев в его кабинет, выпалила:

– В князя Виктóра стреляли!..

– Знаю-с, знаю-с, – более чем равнодушно сказал тот.

– Знаете?! – рухнула на стул Марго. – От кого?

– От Пискунова, ему князь обязан жизнью своею… ежели он выживет, разумеется. А знаете ли, где стреляли в князя?

– Где же?

– Там, где он встретил вашу покойную родственницу!

– Я поеду к Дубровиным…

– Позвольте, сударыня, сопровождать вас, мне ведь пуля нужна.

– Разумеется! – вскочила Марго. – Я послала и за месье Медьери, он обладает большими познаниями в медицине, нашим докторам я не очень доверяю, коли они позволяют живых людей в землю закапывать.

Виссарион Фомич открыл дверь, пропуская графиню:

– Что ж, жажду познакомиться с господином венгром… Прошу вас, сударыня. Хе, ни разу живого венгра не видал!

Но разве Марго смогла бы дойти до кареты с закрытым ртом, когда ей приоткрылась тайна оживления покойников? Выпалила – на одном дыхании:

– Вы наверняка видели трагедию Шекспира «Ромео и Джульетта». Ежели помните, брат Лоренцо, францисканский монах, предложил Джульетте, чтобы избежать позора двойного замужества, испытать подобие смерти. Слышите? Подобие! И дал ей склянку с зельем. Он так и сказал девочке – мол, ею овладеют дремотный холод и оцепенение, прекратится биение пульса, она станет бледной, мертвенно-недвижной. И пообещал, что в этом «подобии смерти» Джульетта пробудет ровно сорок два часа! Она зелье выпила, а проснулась уже в фамильном склепе Капулетти…

– Да мало ли что сочинители напридумывают, – вставил Зыбин.

Они подошли к карете, уселись, и Марго продолжила:

– Но эта же история была описана одним итальянским новеллистом, Маттео Банделло, еще раньше Шекспира. И речи там не идет о колдовстве, как на Гаити, впрочем, в записках месье Медьери указано, будто и там вначале дают жертве некое зелье, а уж потом колдуют. Коли в разных странах, разделенных огромным океаном, знают такое средство, с помощью которого можно создать подобие смерти, почему же у нас это невозможно?

– В склепах, уважаемая, воздух есть, а в могиле его нет-с!

– Но на Гаити тоже хоронят в могилах! И ежели дыхания в момент мнимой смерти никто не замечает, а доктора не распознают в теле признаков жизни, то, полагаю, и воздух не нужен в том количестве, в котором он необходим живым людям.