– На карнавале никто не знает, что у тебя собачья морда. – Рэкабайт осклабился и облизал длинным гибким языком мохнатую пасть.

– И все равно…

– В любом случае, – перебила Лягва, – для всех служащих явка обязательна. Это прописано в твоем контракте.

Кто-то загремел наверху на металлической лестнице, и все быстренько разбежались по рабочим местам. Копаясь в давешних гравюрах, которые Лолли велела отксерить, а потом запихнуть в шредер, Кошка наткнулась на изображение той таверны, в которой в день смерти отца скрылся Финголфинрод.

Финголфинрод в Исе. Полдела сделано.

Сначала Кошка хотела на следующее же утро занести Баркентину заявление об уходе (просто чтобы посмотреть на выражение его лица) и махнуть ближайшим поездом на побережье. Но как раз через четыре дня выдавали жалованье, а деньги ей были нужны. Так что она решила подождать.

И потому в первую ночь Чумного карнавала Кошка в зеленом шелковом платье из комиссионки и в полумаске Коломбины стояла одна среди толпы на центральной площади у дворца королевского наместника и смотрела, как в небе над городскими шпилями разлетаются фейерверки и раз за разом, раз за разом исступленно взрывается красота. Она купила у уличного торговца корн-дог[103] и вместе со всеми радостно ахала и хлопала, когда зрелище перешло в невообразимую кульминацию-крещендо.

Тут же заиграл дожидавшийся этого момента оркестр. А перед Кошкой с поклоном возник высокий мужчина в маске Портуна[104].

– Не желаете потанцевать с незнакомцем? – спросил он. – Кто знает? Быть может, нам суждено влюбиться. Случалось и не такое.

– Я узнала ваш голос. Не говоря уже о глазах. Как вам удалось меня разыскать, Баркентин?

– Да бросьте. Я же теперь начальник отделения гонений. Уж у кого-кого, а у меня как раз нужные средства имеются.

И как-то так вышло, что совсем скоро и безо всяких усилий они уже кружились в танце. Баркентин здорово вел – так здорово, что Кошке трудно стало поддерживать образ нахалки Кейт Галлоглас. Поэтому она замолчала и просто отдалась танцу, позволила кружить себя по мощенному камнем двору – единственный зеленый листок в вихре ярких цветочных лепестков, благоухающих жасмином, гвоздиками, вожделением, красным вином и розовым маслом.

Музыканты ненадолго смолкли, чтобы дать танцорам время отдышаться. Баркентин склонился поближе к Кошке, чтобы его можно было расслышать за шумом толпы, и продемонстрировал ей серебряное кольцо с опалом у себя на пальце.

– Видите? Величайшее сокровище моего дома, артефакт класса три, оставшийся со времен сотворения Фейри. Как вы догадываетесь, я нечасто его надеваю. – Он убрал руку за мгновение до того, как близость ее стала оскорбительной. – Любой, чьей кожи касается это кольцо, не может лгать. Спросите меня о чем угодно.

– Худшее, что вы сделали в жизни?

– Об этом я вам не расскажу. Боюсь, я повел себя очень дурно; если вы узнаете, как именно, то будете хуже обо мне думать.

Снова заиграла музыка, и Баркентин опять положил руки Кошке на талию. Ночь выдалась теплой, и плаща на ней не было – только шарф. Рука лорда Плеяда скользнула под этот шарф, так что кольцо теперь касалось Кошкиной обнаженной кожи.

– Теперь мы не можем друг другу лгать. Но и не обязаны говорить правду, если того не желаем. Как думаете, удастся вам перехитрить меня при таком раскладе?

– Да, – услышала Кошка собственный голос. – Да, честно говоря, думаю, что удастся.

– Тогда сыграем. Отдаю вам право на первый вопрос.

– Ладно. Почему праздник называется Чумным карнавалом? Почему не просто Карнавал?

– Потому что города благодаря современной медицине и санитарным нормам достигли замещающей фертильности лишь сотню лет назад. А до того в них умирало больше народу, чем рождалось. Количество поддерживалось за счет притока деревенских, искавших лучшей доли. Тогда главным орудием смерти была чума, и в Каркассон она обычно являлась поздней осенью. Оттого и Чумной карнавал – последний всплеск перед приходом смерти. Хотя ирония заключается в том, что с ростом передающихся половым путем заболеваний сам карнавал сделался способом сократить излишки населения. Ничего тут не поделаешь. Время от времени всем нам хочется слезть с диеты, плюнуть на осторожность и только один разочек сделать то, чего мы желаем больше всего, не заботясь о последствиях. Кто тут устоит? Надеюсь, вы признаете, что я ответил на ваш вопрос.

– Ответили.

– Тогда мой черед. Вы девственница?

– На такой вопрос леди отвечать не станет.

– Touché[105]. Ваша очередь.

– Раз уж вы понапрасну истратили свой вопрос, я истрачу свой. Какова цель «Заговорщиков»?

– Думаете, не отвечу? Наша главная цель – низвергнуть всю Фейри в эпоху бесконечных войн. Для этого мы втягиваем Драконий Корпус в разные скандалы, один другого громче, что в конечном итоге приведет к расторжению «Гиперураниевского договора». Тогда на драконов можно будет поставить ядерное вооружение без дозволения Ее Отсутствующего Величества. Мы систематически саботируем железнодорожную инфраструктуру – хотим ослабить их независимое положение до такой степени, чтобы были пересмотрены условия «Шамаймского договора»[106]. Тогда им придется перевозить души детей с Земи в таких количествах, что мы сможем импортировать больше драконов. Все это в совокупности станет столь мерзостным деянием, что вина за него ляжет на весь правящий класс, а потому для него практически навсегда будет потеряна возможность трансценденции. Все это и многое другое вы бы узнали во время вводного курса, если бы приняли мое предложение и стали секретарем. Почему же вы отказались?

– Я вам не доверяю.

– Справедливо.

Мимо, кружась в танце, пролетела женщина в белой маске, закрывавшей все лицо, кроме губ. Пола ее плаща взметнулась, и стало видно, что под плащом незнакомка совершенно нагая. Потом ткань снова скользнула на место, и осталась видна лишь двусмысленная улыбка. Лорд Баркентин удостоил даму лишь мимолетнейшего взгляда и сказал:

– Ваш черед.

– Зачем вы все это мне рассказываете?

– А! Что именно вам обо мне известно, мисс Галлоглас? Готов поспорить, очень мало. Я обладаю богатством и социальным статусом; различными ухищрениями заполучил столько власти, сколько, вероятно, мне и отпущено в этой жизни. «Заговорщики» стремятся упразднить трансценденцию. Потеряв страх перед ней, наши хозяева больше не будут умирать и перерождаться, а значит, навсегда сохранят свои социальные позиции. Так вот скажите мне, чего такого я могу желать, чего у меня еще нет?