– Стоит попытаться, – сказала Санди. – Кто-нибудь мог запомнить такой случай именно в силу его неординарности. Вполне вероятно, что один из бывших воспитанников Биллингзли попал в психиатрическую больницу и пробыл в ней какое-то время или находится там до сих пор. Вот если бы раздобыть документы!

Специальный агент задумался.

– Предшественнику Робина сейчас двадцать лет, – произнес он, – а тому, кто был до него, уже тридцать, и так далее. Старший, если он существует, недавно отпраздновал свое сорокалетие. Думаешь, они вели нормальную жизнь?

– Сомневаюсь, – призналась Санди. – Оказавшись на свободе, мальчишки могли превратиться в кого угодно… бродяг, дикарей, поселившихся в лесу. Я хорошо представляю этих детей погруженными в аутизм, умирающими с голоду, ставшими жертвами бессовестных людей, которые довершили их несчастье. Хорошо, что мы подобрали Робина и занялись им, но остальные… Кто знает, как сложилась их судьба? И все-таки нужно искать. Десять лет назад ребенок, похожий на Робина, где-нибудь в полиции мог вести речь о замке, королеве в изгнании, большевистском заговоре. Его сообщение наверняка было зафиксировано.

– Ладно, я дам задание своим парням, – согласился с ее доводами Миковски. – Это все равно что бросить в море бутылку с запиской, но чем черт не шутит! А пока не спускай глаз с Робина, наблюдай за ним, как за собственным сыном.

Услышав слова шефа, Санди вновь почувствовала легкий спазм на уровне солнечного сплетения.

Робина пришлось госпитализировать. Мальчик все время лежал неподвижно, не разговаривал и отказывался принимать пищу. «Симптомы регрессии, – с тревогой думала Санди. – Скоро он начнет мочиться в постель».

И действительно в последнее время по наблюдениям медицинского персонала ребенок иногда просыпался мокрый. Когда это случалось, он так и лежал, безразличный ко всему, несмотря на очевидное неудобство своего положения. Хотя глаза Робина были открыты, казалось, он находится в другом месте, в ином мире, где ничто его больше не затрагивало. Чтобы не допустить обезвоживания организма, больному пришлось поставить капельницу.

Через две недели на рабочий стол Миковски легло сообщение. Пришел ответ на один из запросов, направленных во все штаты страны. Восемь лет назад в одну из психиатрических лечебниц Калифорнии поступил десятилетний Декстер Маллони, история которого до мелочей совпадала с той, что произошла с Робином. Подросток до сих пор находится в этой больнице городка Баунти-Прайор, округ Ориндж, штат Калифорния. Состояние Декстера почти сразу перешло в неподдающуюся лечению шизофрению, однако юноша неопасен для окружающих и заслужил репутацию покладистого и доброжелательного больного.

– Конечно, это он, – сказала Санди, – предшественник Робина. Никаких сомнений. Возраст совпадает: как раз восемнадцать лет! Биллингзли выставил мальчишку за дверь перед тем, как похитить Робина. Его почерк. Он выпускает детей на свободу, думая, что сделал из них сверходаренных людей, суперменов, которые станут цветом нации. Биллингзли занимается «клонированием», созданием своей точной копии. У него нарциссичсский комплекс. Негодяй убежден, что оказывает своим воспитанникам огромную услугу, дарит «сказочное детство», от которого бедняги не могут оправиться до конца жизни.

Было решено свести обе жертвы вместе, для чего Робина потребовалось переправить в Баунти-Прайор. Никто не взялся бы предсказать, какой окажется реакция подростков на эту встречу.

«Если каждый заключен в собственную непроницаемую оболочку, – размышляла Санди, – то они просто друг друга не увидят, но попробовать стоит». Переезд в Калифорнию прошел без осложнений. Робин в его теперешнем состоянии дал бы отвезти себя куда угодно. Он не протестовал, не проявлял никакого любопытства к тому, что его окружало, и казался погруженным в сон наяву, из которого ничто не могло его вывести. Санди не выпускала из рук ладошки мальчика, хотя в этом не было необходимости: он демонстрировал по отношению к ней полное безразличие, чего, увы, она не могла сказать о себе. Она поступала так из чистого эгоизма, чтобы ощущать близость Робина и тешить себя иллюзиями, будто имеет на него права, права матери. Санди приходила в ужас от своей привязанности, которая ставила под удар неписаный закон, по которому врач не должен иметь личных отношений с пациентом. Весь день Санди твердила эту формулу, пытаясь сохранять профессиональную дистанцию, но тщетно: она испытывала болезненное и слишком очевидное удовольствие от того, что держала в руке пальчики ребенка. Все время полета Санди постоянно слегка поворачивала голову, чтобы полюбоваться чистыми линиями его профиля. Позволительно ли быть таким красивым? Не только Санди, но и другие пассажирки вместе со стюардессой сразу оказались во власти очарования этого до странности молчаливого мальчугана, отчего она испытывала неуместную в ее положении гордость. Нечто подобное Санди ощущала, когда появлялась в каком-нибудь людном месте – на вечеринке или официальном приеме – под руку с привлекательным мужчиной.

У трапа самолета их уже поджидала машина «скорой помощи». Робин с прежней безучастностью и покорностью делал все, что ему говорили, и даже не казался подавленным.

Вопреки ожиданиям Санди психиатрическая больница в Баунти-Прайор не произвела на нее тягостного впечатления. За оградой взору открывался на редкость ухоженный парк с аккуратно подстриженными газонами. На зеленых лужайках можно было видеть одетых в пижамы и халаты больных, застывших в какой-нибудь малоудобной позе или предававшихся своим таинственным и непонятным для окружающих занятиям. Все это Санди было не в новинку, однако ее приятно удивила чистота и опрятность заведения, ведь многие психиатрические службы из-за нехватки средств со временем становились похожими на приюты для содержания лунатиков, распространенные в XIX веке.

В присутствии медицинской сестры, оформлявшей прибытие Робина, Санди, чтобы не выдать себя, приложила максимум усилий, демонстрируя чисто профессиональное безразличие. Подписав нужные документы, она направилась в кабинет главврача – рыжего толстяка с большой лысиной.

«Ему неприятно мое появление, – сразу решила она, усаживаясь в кресло, на которое ей указали. – Во мне он видит прежде всего сыщика, который может критически взглянуть и на его деятельность. Он наверняка противник любых форм сотрудничества с полицией».

Первое впечатление ее не обмануло, а только усилилось в ходе встречи. Кевин Атазаров – так звали главврача – проявил сдержанность, граничившую с неприязнью, в отношении задачи, которую ставила перед собой Санди.

– Декстер у нас уже четыре года, – сообщил он, поморщившись. – Персонал отзывается о нем хорошо, он аккуратен, чистоплотен, вежлив, никогда ни с кем не скандалит и даже старается оказывать медсестрам мелкие услуги. Конечно, подросток замкнут в собственном мире, но он спокоен и не представляет опасности. Мы сделали все возможное, чтобы излечить его от той душевной травмы, которую он получил вместе с нежеланной свободой, но ничего не вышло.

– Я прочла в медицинской карте, что родители Декстера умерли, – заметила Санди.