и борделях, не нюхаю дурь. Я занят делом шестнадцать часов в сутки, а иногда и все двадцать. Если Фей имела в виду, что у нас с ним общий вкус в выборе сексуальных партнёрш, то с ее стороны глупо напоминать мне о том, что между ними были какие-то отношения.

Глядя вниз на осенний парк в багряных красках, простирающийся внизу, и дымя сигаретой, я почему-то вспоминаю именно эти ее слова, и к ним присоединяются изобилующие подробностями откровения Зака, которых я наслушался сегодня с лихвой. Каждый раз думая о Заке и Фей, я не могу остановить разрушительную волну ярости. Мне приходится контролировать себя, чтобы не наговорить лишнего и не испортить то, что у нас есть. Но злость не проходит. Смотрю, как она снимает трусики и раздвигает ноги по первой просьбе, и, черт возьми, в голову приходят отвратительные мысли, которые улетучиваются, как только я оказываюсь внутри ее тела, ощущаю нежные руки на своих плечах, ласковые губы, которые шепчут, что я лучший, единственный, как ей хорошо со мной. Я уже говорил, что она умеет прогонять призраков и дурные мысли. И в тоже время рядом с ней я чувствую себя ненасытным животным, испорченным, грубым. Порой я сам боюсь своей одержимости Фей. Своей постоянной жажды и ощущения голода по ее телу.

— Привет, — мягко произносит ставший уже родным голос за моей спиной. Я не успеваю обернуться. Нежные руки Фей обвивают торс, и она прижимается ко мне сзади, положив голову на мое плечо и целуя в щеку. Я улыбаюсь, делая глубокую затяжку, позволяя себе расслабиться, наслаждаясь теплотой ее тела. Вдыхаю свежий аромат дорогих духов, перебивающих едкий сигаретный дым. — Ты рано. Тяжелый день? — заботливо спрашивает она. Я коротко киваю, глядя вниз. Она встает рядом и тоже опускает взгляд на увядающий парк. Протягивает руку, забирая сигарету из моих пальцев и бросает в пепельницу, на столике слева от нее.

— Ты много куришь, Джером. И много работаешь, — Фей накрывает ладонью мою неполноценную кисть, ласково поглаживая своими пальчиками.

— Извини меня за этот звонок, — тихо говорю я, глядя на ее красивый профиль. Фей выглядит спокойной, задумчивый взгляд устремлен вниз. Хотелось бы мне знать, о чем она думает сейчас. Но Фей не скажет, невозмутимо улыбнётся и заверит, что все в порядке и мне не о чем беспокоиться.

— Ничего. Я уже забыла, — почти угадал. Поворачиваюсь к ней в пол-оборота и, протянув свободную руку, распускаю собранные на затылке волосы, позволяя им рассыпаться по плечам густыми золотистыми прядями. Она выглядит убийственно сексуально в простой и строгой белой блузке с глухим воротом, укороченном жакете, скрывающей колени черной юбке и туфлях на высокой шпильке. Чувственность, которую источает Фей Уокер, невозможно спрятать даже под самым строгим платьем. Она окружает ее как невидимый шлейф, вызывая эротический дурман в голове, ощущается на инстинктивном уровне, посылая в мозг самые развратные фантазии с ее участием. Куда бы мы ни шли, на Фей постоянно пялятся мужчины, что пробуждает во мне двойственные чувства. Гордость, ревность, внутреннее ликование, что только я владею этой потрясающей девушкой.

Она продолжает смотреть вниз, пока я ласкаю ее шею, запускаю пальцы в волосы на затылке, мягко массируя.

— Ты напряжена, Фей, — хрипло говорю я, ощущая прилив крови в паху. Только дотронулся до нее, а сердце уже пустилось вскачь. Хочу ее. Постоянно хочу.

— Немного устала, — не глядя на меня, отвечает Фей. — Ты помнишь, мы гуляли в этом парке. Кто бы мог подумать, что спустя семь лет мы вдвоем будем стоять на балконе и смотреть на него сверху.

— Мы много где гуляли, Фей. Конкретно этот парк я не помню, — опускаю руку на ее горло и начинаю расстёгивать пуговицы на жакете, потом на блузке. Чувствую, как меняется ее дыхание, но она упорно не желает помочь мне.

— А что помнишь?

— Много всего, Фей, — отвечаю уклончиво, продолжаю борьбу с крошечными пуговицами.

— Например? Самые яркие моменты?

— Помню, как целовались в кино, как меня трясло от возбуждения, когда я трогал твою грудь под свитером. Тебе тоже тогда хотелось, Фей? Скажи, что я не один страдал.

— Хотелось, Джером, — с какой-то неуловимой грустью признается она. — Я почему-то была уверена, что мне будет хорошо с тобой.

— Просто хорошо, Фей? Или потрясающе хорошо? — закончив с пуговицами на блузке, распахиваю ее. Дергаю вниз чашечки бюстгальтера. С губ срывается глухой стон, когда я вижу упругую грудь с коралловыми сосками.

— Ты и сам знаешь. Зачем спрашиваешь. Мы с ума сходили друг по другу. Боже… — она всхлипывает, когда, склонив голову, я резко всасываю губами твердую вершинку, потирая языком. — Что еще, Джером? Что еще ты помнишь? — задыхаясь от ощущений, спрашивает Фей, поворачиваясь спиной к ограждению. Я отрываю голову от ее груди, и пьяными взглядом смотрю в грозовые лазурные глаза, в глубине которых плещется горячее вязкое желание. Кладу ладони на тонкую талию и резко прижимаюсь бёдрами к ее животу, позволяя почувствовать степень моего возбуждения. Фей судорожно выдыхает, пройдясь ладонями по моему напряженному прессу, скользит за спину, выпуская острые коготки. С глухим рыком целую ее в губы, глубоко проникая языком. Она тихо стонет мне в рот, отвечая на каждый толчок языка. Ее аромат и вкус заполняют все мои рецепторы, вызывая дрожь нетерпения по всему телу. Опускаю руки на бедра Фей, быстро задирая юбку до талии. Она немного раздвигает ноги, когда я глажу ее чувствительный холмик через тонкую ткань трусиков. Они уже намокли. Черт, я никогда не смогу привыкнуть к тому, как быстро она загорается. Фей всхлипывает и потирается о мои пальцы, требуя большего.

— Ты все ещё хочешь услышать о моих воспоминаниях? — разрывая поцелуй, хрипло спрашиваю я. Она кивает и закусывает губу, когда мои пальцы проникают за резинку трусиков, спускаются ниже и потирают пульсирующую горошинку. Другой рукой накрываю покрывшуюся мурашками красивую грудь, пощипывая чувствительный сосок.

— Я помню, как мы делали это первый раз в день твоего рождения. Я кончил после пары толчков, и чуть не умер от стыда. Это было фиаско, малыш, — горячо шепчу я.

— Ты быстро исправил положение. Причем несколько раз. Я утром еле с кровати встала, — рассмеялась Фей в мои губы. — Так, да… — застонала она, когда я резко вошел в нее двумя пальцами.