прямиком в стаю непонятно кого. Я ринулся за ним, пока ничего дурного не случилось.

Нагнать горбуна удалось всего метров за тридцать до первых собак из стаи. Отсюда я уже видел это совершенно точно и сказать мог наверняка, что разорвать они были готовы кого угодно.

Твари с бешенным оскалом и сплошной ненавистью в глазах. Их грязные всклокоченные шкуры и облезлые хвосты не оставляли и намёка на дружелюбие. И Прелесть медленно, неуверенно, но всё же шёл к ним.

Мне пришлось схватить горбуна в охапку, но тот попытался вырваться и в слезах взывал к другу:

— Не уходи, Прелесть. Пожалуйста, не уходи. Они ж тебя обидют, как же ты не понимаешь?

В нескольких шагах от вожака, что, гордо подняв голову, стоял по центру, Прелесть остановился. Обернулся на нас, вновь посмотрел на стаю и попятился.

Вожак гулко зарычал и присел, словно готовился к нападению. Его примеру последовала вся стая. Но даже когда Прелесть вовсе развернулся и бросился к нам, они не двинулись с места.

Горбун тут же заключил пса в объятиях и густо всхлипывал, зарывшись лицом в загривок:

— Что ж ты, дурашка? Я ж без тебя б не смог бы б.

Я думал, после такого неповиновения стая нападёт на нас сразу, но они чего-то ждали. А потом вожак завыл, запрокинув голову, и это подхватили остальные. Высказавшись, они убежали в городскую темноту, и вскоре тишина вернулась, заглушив топот собачьих лап.

Глава 38

То, что боя удалось избежать, заметно подняло всем нам настроение. Люди решили, будто самое страшное уже позади, а Тонкий просто пугал, сам до конца не зная, что в Пределе есть, а что ему только кажется. И только самому Тонкому было не до веселья.

— Если бы не эта псина… — попытался он как-то завести старую пластинку.

Но мне уже это ворчание стояло поперёк горла, так что чуть только я услышал знакомые обороты, как сразу прервал его:

— Давай-ка заканчивай. Прелесть выбрал нас, а не свою стаю, потому что понял, кто ему настоящий друг. И кроме тебя его все любят, пора бы смириться с этим.

Тонкий недовольно щёлкнул зубами и ускорил шаг. Обиделся, наверное, что люди не замечают того же, что и он. Об одном только не подумал: никто упорно не понимал причину этой неприязни. Как бы Тонкий не объяснял, всё упиралось в то, что Прелесть ему просто не нравится. Слабоватый аргумент, как по мне.

Я пристально, до боли в глазах, всматривался вдаль, ожидая наконец увидеть город, о котором рассказывал Тонкий. Спрашивать его не хотелось, всё равно услышу в ответ:

«Когда будет, тогда будет.», или что-то в этом духе.

Надоело, честное слово. У него с каждым днём настроение становилось всё хуже. Он всё чаще дёргался, огрызался и вечно бесился, когда люди не понимали то, что он сказать хочет.

— Стой! — как-то решил я отплатить ему той же монетой. — Подожди. Чего ты не идёшь? Там это надо. Ну, ты знаешь. Что я объяснять-то буду? Короче, не стой и делай.

Тонкий посмотрел на меня, как на идиота, но ничего не сказал. А жаль. Я бы послушал, что в таких случаях, по его мнению, говорить надо.

А потом, когда время привала уже придвинулось вплотную, я заметил тонкую полосу жёлтого света на горизонте. Посовещавшись, мы решили сначала как следует отдохнуть и подкрепиться, а уж потом идти до упора.

За обедом только и было, что разговоров о забрезжившем вдалеке свете. Многие говорили, что могли бы и так дойти, без отдыха. Со светом-то лучше и обедать, и просто валяться на подстилке.

Пользуясь случаем, когда Тонкий попытался улыбнуться, я обратился к нему с давно мучавшим меня вопросом:

— Ты уверен, что те собаки и твои чудовища — это не одно и тоже?

— Уверен, — серьёзно ответил он. — Я думаю, они будут ждать нас на том же месте, что и в прошлый раз. В ущелье.

— Так может, нам просто его обойти?

— А ты знаешь, как? Другой путь может и есть, но неизвестно, сколько мы его будем искать. У нас не только время ограничено, но и припасы. Не забывай.

Я не нашёл, что возразить. Тяжесть на моём сердце возрастала с каждой минутой, что отмеряла скорую встречу. Хотелось знать, к чему готовиться и чего ждать, но было понятно, что как бы дотошно не описал Тонкий неведомого мне врага, я всё равно не представил бы его. Быть может, потому Тонкий и молчал? Понял это за все разы, когда рассказывать ещё было желание и в ответ слышал лишь насмешки.

Стоянка подошла к концу, и мы двинулись дальше. Свет приближался медленно, незаметно разрастаясь над горизонтом оранжевым куполом. Я постепенно различал постройки, заполнившие огромное пространство. А прежде чем наша дорога направилась в ущелье, я уже точно мог сказать, что впереди военная база.

Узкая тропа между двумя отвесными стенами мусора угнетала мыслью, будто всё это может рухнуть в любой момент и похоронить нас всех навеки. Чем выше они вырастали над нами, тем сильнее давило чувство безысходности и жалкая надежда, что опоры ещё не прогнили и что сегодня не тот день, когда всё это упадëт.

И хуже всего было то, что ждало нас в конце. Я всё чаще смотрел на Тонкого и замечал, каким становился он бледным, а потом вовсе позеленел, словно его вот-вот вывернет наизнанку. Но в одном я точно был уверен: он бы не остановился и тогда. И меня поражала эта сила воли, в наличии которой я до сих пор сомневался.

Конец ущелья показался очень не скоро, но когда вдалеке появился просвет, стало ясно, что хотел я совершенно иного. Там, стоя посреди дороги, ждало нас нечто огромное, в два человеческих роста. Чудовище было сутулым, с неестественно длинными руками, свисающими до колен, и держалось оно на согнутых ногах.

— Приготовьте оружие! — велел Тонкий. — Сейчас будет жарко.

Я выполнил его приказ сразу, не дожидаясь повторения. Так же поступили и остальные.

— Идём осторожно! Сконцентрируйтесь и не дайте застать себя врасплох! — продолжал командовать Тонкий. А затем про себя добавил: — Так уже было.

Чем ближе мы подходили к выходу из ущелья, чем ниже опускались стены, тем громче звучало рычание со всех сторон. Неужели опять собаки? Да не похоже вроде. Рык более густой, со стальным нотками. Слишком грозно для обычных псов.

Вдруг на мгновение всё затихло, и следом душераздирающий вопль пронёсся по нашей кожи мурашками.