Убедившись, что его слова проникли глубоко в сознание каждого мужика, Влас тут же остепенился, успокоился. Он отлично умел владеть своими чувствами. Жестокий, но справедливый характер мужчины умел ежеминутно изменяться. Если это было необходимо, он выглядел дьяволом. В другое мгновение с хорошим человеком был простым и добродушным. В условиях избранной им жизни это было необходимо. Человек тайги — личность непредсказуемая. В любую секунду добродушный старик может кинуть в тебя топор. Чтобы этого не было, надо предугадывать действия встречного путника, уметь читать мысли человека. Вовремя увидеть друга и распознать врага. Для этого и были необходимы двуликие маски представления: бес и праведник. Грозный взгляд помогал быстро распознать преступника. Благодать обрекала собеседника на хорошее общение.

— Наверно, вы правы, — уже спокойно, добродушно, присаживаясь на свое место, продолжил оратор. — Не каждый решится изменить жизнь ради других. Пусть Иван живет по-своему! Хороший дом, молодая жена, достаток в семье. А вот только вдруг придет какой бродяга, напакостит, принесет в дом беду? Что скажет Иван?

Старатели молчат, смотрят друг на друга. Слова Власа весь хмель выбили. Никто понять не может, к чему охотник за головами клонит. А между тем мужчина продолжал:

— А вот что он скажет: Влас, помоги! Ни к кому-то Иван обратится. Ни в полицию, ни к казакам. Потому что до власти далеко, до Бога высоко! Никто не поможет Ивану в его беде и горе. А вот Влас поможет! — с этими словами гость поднес к губам полный стакан спирта и выпил его в несколько глотков. — И тебе поможет! — закусывая вареной медвежатиной, товарищ указал на Григория. — И тебе! — показал на деда Павла. — И… всем вам поможет! — обвел всех присутствующих рукой. — Потому как вы, люди тайги, братья мои! — явно хмелея на глазах, продолжал мужик. — Я тоже из таких! В свое время у меня была и семья, и дом, и молодая жена! А вот как-то пришли такие же бродяги, сволочи, да когда нас дома не было, всю семью и порешили. Непонятно зачем. Все равно в избе золота не было. Едой, водой и ночлегом путника мы всегда обеспечивали в полном достатке. Не буду рассказывать, как жена моя Анна и маленькая дочка силе предавались, а потом в огне заживо сгорели… Сожгли, твари, избу, будто не было! Вот с тех пор я за этими гадами по тайге мотаюсь! И буду давить их! — Влас ударил по столу кулачищем так, что вся имевшаяся посуда подскочила. — До тех пор, пока последний из них в тайге на суку не повиснет!

Молчат старатели, переглядываются, бороды в руках теребят, чувствуют себя виновными:

— Так, а мы что? — сухо спросил дед Павел.

— Думайте! — усмехнулся он, наливая себе еще один стакан. — Не даете Ивана — ветер вам в пятки. А только напослед вам скажу: Тимофея Калягина убил кто-то из вас!

Мужики опешили, потом вскочили с мест:

— Как так? Думай, что говоришь! Да мы… Да вместе с ним! Да как можно! — размахивая руками, орали мужики, наступая на Власа.

В избе Григория Панова переполох. Женщины в страхе из кухни в комнату забились, крестятся на образа. Дети плачут. Старатели ногами топают: еще немного — и Власа, несмотря на его могучую силушку, из дома вперед головой выкинут. А за ним и его спутников. Не шутка-то: обвинение в убийстве невинных!

Только Власу все нипочем, сидит, усмехается. Его товарищи равнодушно смотрят на происходящее, поедая со стола разные угощения. Привыкли.

— Ты со всей строгостью говори: есть доказательства, и кто убийца? Если предоставишь слово — враз лихомана на кол посадим! А нет, пеняй на себя, — крутятся вокруг мужика старатели, добиваясь правды.

— Будя! — поднял руку Влас, перебивая разбушевавшуюся толпу. — Дай слово сказать!

Сразу все притихли. Слушают, что Влас говорить будет.

— На приисках ваших непорядок, — начал он издалека. — Сами знаете, сколько человек погибло. В том числе и Тимофей Калягин.

Он сделал остановку, почитая память потерявшегося коногона, и по его поведению стало ясно, что Влас знает много больше, чем все собравшиеся в этой избе.

— Так вот, — продолжил он. — Много я в этом году тайги исходил, очень много, выискивая виновного. И вот меня что удивило. Все время, что я искал след убийц, получался небольшой, замкнутый круг: чибижекские прииска, пойма речки Колбы и… Кузьмовка. Знакомый только мне след всегда обрывался в этом треугольнике. С каждой неделей становился все меньше, пока наконец-то не остановился на вашем поселке. Убийца старателей живет здесь, он не один, и я скоро выясню, кто это. Тогда, — Влас сурово посмотрел на старателей, — вы сами понимаете, что тогда…

— Здесь, у нас, в Кузьмовке?! — зашептались мужики.

Онемели мужики: не может быть! Смотрят в глаза друг другу и не верят. Вот, в избе, помимо Власа и его команды, собрались тринадцать человек. Каждый друг друга по именам знает, уверен, как в самом себе, не один год работал на шурфах. Как теперь быть? Кому верить?

— Может, Влас, ты что-то путаешь?

— Нет. Уверен!

— Так, когда же нам имя назовешь? Сказал, что очень скоро!

— Да вы сами его узнаете, — глубоко выдохнул Влас.

— Когда же… Когда?!

— На третьей заре, когда петух песню запоет, а каурый конь шапку к воротам убийцы привезет!

— Как это понимать? — затаили дыхание мужики.

— А вот как есть, так и понимайте!

Старатели в недоумении. Загадками говорит Влас Бердюгин, ничего не понять. Будто какое заклинание высказал. Уж не шептун ли он? Бабы в другой комнате в трахее крестятся: принесла нелегкая! Как бы с этим Власом беды не было.

Долго в тот праздничный день старатели заседали, до самого утра. Много раз гонцы в лавку к Мишке бегали за вином да закуской. Мужики разговаривали, спорили, спрашивали, интересовались. Каждый хотел толк во Власовом предсказании видеть. Рано утром, когда еще не начал отбеливать восток, выспавшись на полу в доме Григория Панова, мужчина уехал со своими спутниками в неизвестном направлении, будто его и не было. Лишь на прощание, провожая гостей в дорогу, Григорий вдруг вспомнил прошлогодний разговор, спросил:

— А что же, Влас, про куст жимолости-то не сказал?

— Про какой куст? — удобнее усаживаясь в седле, удивился тот.

— Почему куст жимолости над золотом растет?

— Вон ты о чем! — кутаясь в полушубок, перекидывая через спину карабин, засмеялся Влас. — Так ты что, за год сам догадаться не мог?

— Дык… не мог…

— Просто все! Горечь да зло!

— Что за горечь?

— На вкус жимолость какая?

— Горькая да злая.

— А золото что несет людям?

— Горечь да зло.

— Ну, думаю, дальше сам докумекаешь! — засмеялся Влас и тронул коня в темноту.

— Увидимся ли? — бросил вслед Григорий.

— Увидимся! Скоро, не успеешь обернуться!